Преломление. Обречённые выжить

— «Бизнес» в переводе означает «дело», — добавил я напоследок. — Но один делает дело, чтобы реализовать себя, а другой — чтобы только заработать, да при случае ещё и ближнего своего облапошить.

Расставался я с хозяином дома по улице Урицкого с чувством удивления и досады от того, что кругом одни потребители, что сметка русского мужика приобретает какой-то нерусский характер с замахом на большой и лёгкий куш. Скоро и пахарей настоящих не останется.

А ведь сказано: в поте лица будешь добывать хлеб свой.

Антиквар

Я встретил его на рынке. Он держал лавку старых вещей, где можно было купить всякую всячину, начиная с гребешков-расчёсок и кончая чугунными утюгами, в чрево которых засыпались когда-то пылающие угли. Перечислять всё обилие товара, выставленного им на обозрение в небольшой деревянной лавчонке, заняло бы слишком много времени.

С Сашей — хозяином этих «сокровищ» — мы сошлись на почве литературы, поскольку большую половину прилавка занимала старая книга — такой импровизированный букинистический развал на любой вкус. Книги им брались частью из личной коллекции, частью приносились доброхотами, желающими избавиться от обременительного груза книжных шкафов и полок, груза, который в XXI веке потерял свою непреходящую ценность в силу изменившихся обстоятельств, уклада жизни и смены приоритетов.

При желании у Саши можно было заказать полное собрание сочинений любого русского или зарубежного классика XIX–XX веков, поскольку он собирал информацию от владельцев всего этого ставшего ненужным былого богатства, и при первом же звонке сделка купли-продажи осуществлялась без дополнительных хлопот. Книги почти ничего не стоили. Многие отдавались просто так или обменивались на что-то равноценное: например, Киплинг на Фенимора Купера или Толстой на Достоевского. Два-три человека — завсегдатаи его переполненного вещами и книгами ларька — пользовались этим импровизированным развалом как библиотекой и брали для чтения ту или иную книгу, потом меняли её на другую. В любом случае чувствовалось какое-то движение, слышалось шуршание страниц, шла перетасовка известных и неизвестных авторов, выстроенных в шеренгу, в плотном строе корешков толстых и менее толстых обложек: Улицкая — Чехов — Ленин — Беляев — Одоевский — Сорокин — Ефремов — Пелевин — Толстой — Донцова — Майн Рид — Акунин — Пушкин — Прилепин — Загоскин — Рубина — Шишков — Маринина — Гроссман — Дашкова — Салтыков-Щедрин — Макс Фрай — Тэффи — Лимонов и др. Сплошной винегрет.

— Читают единицы, — жаловался Саша, — а покупателей один-два за неделю. И то — из нашего поколения. Старая гвардия, так сказать. Больше интересуются старьём. А чтобы всему этому барахлу стать антиквариатом, нужно ещё лет тридцать, а то и пятьдесят. Вот, к примеру, фотоаппараты. Возьми хотя бы «Киев». Высший класс механики и оптики! Не фотографирует, а рисует. Каждый штрих запечатлевает. А кому сейчас нужен? Никому! В лучшем случае за десятку возьмут как винтаж: поставят на каминную полку или в витрину какого-нибудь магазина. И — всё! Вещь потеряла своё назначение. И так всюду.

— Возможно, ты и прав, — соглашался я.

— В ходу только гаджеты. Русского заменителя не нашли, а слово — идиотское! В этих гаджетах чего только нет: и телефон, и библиотека, и справочное бюро, и банк, и почта, и билетная касса, и радио с телевизором, и фотовидеокамера, и работа, и знакомства, и общение. Всё — не отходя от кассы — по интернету. Причём, надо заметить, «интернет» везде пишется с большой буквы, как имя собственное или слово «Бог». Он-то и подменил нам Бога или в крайнем случае знающего всё и обо всём сверхчеловека, который волей-неволей становится чем-то вроде лепшего друга и советчика.

— Ну, насчёт Бога это ты хватанул.

Но Саша продолжал, не обращая внимания на мою реплику:

— Я иногда думаю: что, если по каким-то причинам интернет этот отключится? Что будет тогда?! Это же катастрофа, вселенский коллапс. И тогда этот дерьмовый гаджет превратится в кусок пластмассы с потухшим экраном и у его владельца потеряется смысл существования. И возникнет закономерный вопрос: кто кем владел? Человек гаджетом или гаджет человеком. Ответ, по-моему, очевиден.

— Ты прямо-таки рисуешь картину апокалипсиса: толпы лишённых интернета гаджеистов, как безумные, несутся по земле, сметая на своём пути всё, что было создано цивилизацией.

— Ну, может быть, и не совсем так, но что-то в этом роде, — соглашался Саша.

— Человек, стремясь к совершенству, изобретает нечто новое и более целесообразное, — пытался я внести в разговор свою лепту.