Преломление. Витражи нашей памяти

Образ Божий в человеке проявляется в его силе, добротолюбии, свободе, а у писателя и поэта ещё и в даре слова.

Творчество в его философском смысле есть особая форма как рассудочного, очевидного, так и сверхрассудочного, Иного. Удаётся это лишь избранным. Поэтому

истинно

великие

проходят по

жизни незаметно

ЛИДИЯ СОЛОВЕЙ,

член Интернационального (Международного)

союза писателей

Портреты без ретуши

Писатель Валерий Попов

Валерия Георгиевича Попова знают многие. Он автор более 30 книг. Прожил долгую плодотворную жизнь, дружил с известными писателями 60-70-х годов. В частности, с Сергеем Довлатовым, Василием Аксёновым, Андреем Битовым, Иосифом Бродским, Александром Кушнером и др. В свои зрелые годы не теряет творческую форму.

У Попова приметная внешность: высок, подвижен, смугл. На протяжении многих лет пребывает в неком неопределённом возрасте.

Наиболее известна его книга «Жизнь удалась». И когда очередной собрат по перу случайно пересекается с ним на тех или иных писательских маршрутах, то, как правило, задаёт ему один и тот же классический вопрос:

– Ну, как, Валерий Георгиевич, жизнь удалась?

И Валерий Георгиевич с неизменным оптимизмом отвечает:

– Удалась! Ещё как удалась! Хата богата, супруга упруга.

На этом, как правило, и заканчивается разговор.

Первый раз с Валерием Поповым я встретился на Международной книжной ярмарке в Риге в 2005 году и подарил ему свою первую книгу «По ту сторону Земного шара». Было очень похоже, что он где-то в вагоне поезда Рига – Санкт-Петербург её полистал. Потому что при последующих встречах на регулярных книжных салонах в Петербурге всегда подходил ко мне и здоровался за руку. Отчасти мне было лестно, что меня помнит известный питерский писатель (как говорят – писатель первого ряда), по всей вероятности, обладающий хорошей зрительной памятью.

На протяжении более десяти лет так накоротке мы с ним и встречались. А в последнее время ежегодно – на Международном книжном салоне в Санкт-Петербурге. Ну как же – Санкт-Петербург, и без салона?

На одной из таких встреч я успел вручить ему свою очередную книгу:

– Почитайте на досуге, о чём пишут русские прозаики за рубежами нашей родины.

Он виновато улыбнулся и молча принял дар. Сразу было видно, что читать подаренное не станет, поскольку писатель часто живёт по принципу: «Писатель пишет, а не читает». Да и всех книг, естественно, не прочтёшь. А засорять голову чьей-то случайной писаниной – себе дороже.

Мимика лица, жесты порой говорят больше, чем слова. У Попова слов было мало, но по мимике я читал примерно вот что: «Пиши, пиши, мой милый друг, тешь своё самолюбие, открывай свою несовершенную душу миру, всё равно ты никому не нужен, это я знаю по себе».

2016 год ознаменовался очередным, XI Международным книжным салоном, который проходил в Михайловском манеже. Валерий Попов мелькнул перед моими глазами в толпе и быстро в ней растворился. Он напоминал носорога, гуляющего среди многочисленных животных, пришедших на водопой к единственному источнику. Источником этим была, конечно же, книжная река, вылившаяся из различных магазинных сетей и издательств на головы жаждущих и отведённая по арыкам к книжным стендам и лавкам салона. На одном из этих стендов лежала и моя очередная книга, посвящённая морской тематике. Она привлекала людей, тем или иным боком связанных с морем, что вовсе не удивительно. Это была моя ниша.

Попова я увидел неожиданно. Он остановился у нашего стенда незаметно, будто подполз по-пластунски. На его губах блуждала лёгкая саркастическая улыбка. Когда мы случайно встретились взглядами, он протянул руку. Поздоровались. Чтобы как-то заполнить образовавшуюся паузу, я решил (уже в третий раз!) подарить ему ещё одну свою новую книгу. Но перед этим было желание разговорить его, чтобы он, к примеру, вспомнил что-нибудь о Василии Аксёнове, с которым якобы приятельствовал в 60-е годы. И я без особых предисловий спросил:

– Вы же хорошо в своё время знали Василь Палыча?..

– Аксёнова, что ли? – переспросил Попов.

– Его самого! – с радостью согласился я, предчувствуя дальнейший предметный диалог.

Реакция у Валерия Георгиевича оказалась неожиданной. Наверное, не с того надо было начинать. Он сделал вид, что кто-то издалека зовёт его, и даже помахал в ту сторону рукой.

– Вы меня извините, – произнёс он на ходу, – я сейчас. – И ринулся по проходу между стендами, сквозь плотную толпу, сквозь время и пространство, сквозь воздушные массы Михайловского манежа, нагретые теплом многочисленных читателей, желавших прикоснуться к книге – к этой не до конца раскрытой тайне запечатленного слова.