Премьер-министр (= Президент)

- Как они дадут знать врачу? Ближайший врач жил в Этрета, и вызвать его по телефону было невозможно.

- Принимать будет не врач, а Бабетта...

Он не спросил, кто такая эта Бабетта. Он просто хотел предложить свой автомобиль. Но раз они не нуждались в этом...

- Вы ляжете спать в обычное время?

- Разумеется. В десять.

У него не было никаких оснований менять что-либо в своих привычках. Он всегда ложился в десять часов, независимо от того, чувствовал ли себя уставшим или нет, и вставал неизменно в половине шестого, зимой и летом.

Одна Мари протестовала против этого расписания, хотя, прежде чем поступить к нему в дом, она была работницей на ферме и поднималась доить коров в четыре утра.

- Придется поддерживать огонь в камине...

Премьер-министр чувствовал какое-то нервное нетерпение. Это его раздражало, ибо он считал бы для себя унизительным, если бы его настроение в какой-то степени зависело от поступков и мнений других лиц.

Если и в восемьдесят два года он еще был подвержен внешним влияниям, мог ли он когда-либо от них избавиться вовсе?

На мгновение ему припомнилась смерть одного из его друзей, тоже бывшего председателя Совета министров, самого непримиримого антиклерикала Третьей республики, который, ко всеобщему удивлению, в последнюю минуту пригласил священника...

Он снова сел в кресло и открыл "Мемуары" Сюлли, а Эмиль вернулся на кухню, ожидая, когда его позовут, чтобы помочь Премьер-министру раздеться и лечь в постель.

Он не стал читать. Ему нужно было еще раз вспомнить с самого начала историю Шаламона и заново ее переосмыслить, как бы для того, чтобы проверить себя. Памятный эпизод он называл завтраком в Мелене, и название его звучало одинаково зловеще как для него, так и по крайней мере еще для трех лиц.

Дело было в июне. Стояли солнечные, жаркие дни.

Машины мчались непрерывным потоком к лесу Фонтенбло. Парижане намеревались провести день за городом, не думая о назревших трагических событиях или же рассчитывая, по привычке и по своей беспечности, что их родину все равно выведут из тупика те, кого они для этого выбрали.

Страна переживала чрезвычайно серьезный финансовый кризис, какого еще не знала со времен появления бумажных ассигнаций. Правительство уже испробовало все меры и почти вымаливало кредиты за границей. С каждым днем средства страны истощались, и газеты сравнивали ее с телом, истекающим кровью. Самые мрачные прогнозы казались реальными...

За три недели до этого завтрака правительство к концу бурного ночного заседания, которое отнюдь не способствовало престижу парламента, получило от палаты депутатов неограниченные полномочия. С тех пор газеты повторяли каждое утро один и тот же вопрос:

"Что же предпринимает теперь правительство?"

От директора Французского банка каждый час поступали все более тревожные известия. Министр финансов Аскэн, согласившийся принять этот пост, зная, что тот не сулит ему ничего, кроме непопулярности, и что на карту поставлена вся его политическая карьера, каждое утро совещался с Премьер-министром.

После разорительных опытов предыдущих правительств, которые с трудом перебивались со дня на день и залезали в долги, чтобы заткнуть то ту, то другую дыру в бюджете, не оставалось ничего иного, как произвести девальвацию. Причем для того, чтобы она принесла пользу, нужно было сделать это в благоприятный момент, совершенно внезапно и при помощи крутых мер, чтобы избежать спекуляции.

Журналисты дежурили днем и ночью перед особняком Магиньон, на улице Веренн или на улице Риволи

против министерства финансов, а также перед квартирой директора Французского банка на улице Валуа.

Три человека, от которых зависело решение этого вопроса, находились под непрестанным наблюдением; их слова, их настроение, малейшее движение бровей и выражение лица служили поводом для самых неправдоподобных предположений.

Мало-помалу, однако, все подробности задуманной операции были детально разработаны, оставалось лишь установить новый денежный курс и назначить дату.

Принимая во внимание нервозность биржи и иностранных банков, три ответственных лица больше не отваживались собираться вместе, опасаясь, что это будет истолковано как сигнал к девальвации.

Поэтому они решили встретиться в одно из воскресений за обедом в загородном имении, принадлежавшем Аскэну, недалеко от Мелена. Свидание держалось в строгой тайне, даже их жены ничего о нем не знали, и госпожа Аскэн не приехала принимать гостей.

Когда Премьер-министр прибыл в сопровождении Шаламона, бывшего тогда начальником его канцелярии, он, разумеется, заметил, как нахмурился директор Французского банка Лозе-Дюше, но не счел нужным объяснять ему присутствие своего сотрудника.

В самом деле, разве Шаламон не следовал за ним повсюду, как тень? Но еще и до Шаламона Премьер-министр всегда нуждался в том, чтобы кто-то постоянно находился при нем.