Премьера

«А ведь спектакль и впрямь получается и наверняка привлечет внимание. Теперь надо позаботиться, чтобы и меня лично критики не обошли этим вниманием». Подбельский знал многих театральных критиков и некоторых из них откровенно побаивался. Но на первом этапе их нетрудно было исключить. Солидные критики очень уж привязчивы, они, как правило, сотрудничают в одном каком-нибудь толстом журнале и не торопятся со своими рецензиями, давая спектаклю обкататься, а своему мнению устояться. А вот газеты стараются обогнать друг друга, и рецензии там пишут или сотрудники этих газет, или те из критиков, которые поставляют свои отзывы «оперативно», и потому они чаще всего бывают весьма поверхностными. Однако пусть в разной степени, но влияют на мнение «академических» критиков, не говоря уже о зрителях. Поэтому Подбельский постарался пригласить на премьеру как можно больше газетчиков и через завлита и знакомых как-то заранее настроить их на самое благожелательное отношение.

Ну, а о рекламе позаботился Марк Давыдович. Он отпечатал такие афиши, что даже репродукции с картин лучших художников редко попадаются в таком полиграфическом исполнении. Кроме того, спектакль широко анонсировался во всех театрально-рекламных изданиях, и уже за месяц до премьеры все билеты были проданы и спекулянты потихоньку наживались на них за углами театральных касс. Марку Давыдовичу удалось даже договориться со студией документальных фильмов о том, что будет отснят небольшой сюжет для «Хроники культурной жизни», а Олег Пальчиков обещал пробить его в телевизионной программе «Время».

Глава пятнадцатая

1

И вот наступил день премьеры.

Владимирцев, зная, как важно перед премьерой хорошо выспаться, накануне принял две таблетки снотворного и уснул сразу. И утром он не слышал, как ушла Марина, но его разбудил шум в коридоре: вернулась ночная смена пекарей. Шум скоро переместился в кухню, Виктор опять было задремал, но тут комендантша Дуся начала распекать Настю за плохую уборку. «Сколько раз собирался обить дверь дерматином, а так и не удосужился, — упрекнул себя Виктор, набрасывая на голову сверху Маринину подушку. — Ладно, после премьеры займусь».

Но, вспомнив о том, что сегодня премьера, он встревожился и окончательно проснулся.

Ночная смена уже перебралась из кухни в коридор и шлепала по столу засаленными картами — на новые так и не скинулись.

Привычность обстановки несколько успокоила Виктора, но едва он вернулся в комнату, как им снова овладели тревога и предчувствие беды. «Неужто провалюсь?» От этой мысли почему-то начинало подташнивать.

«Надо взять себя в руки, успокоиться, иначе обязательно что-нибудь перепутаю или забуду текст. Может, прогуляться?»

Наскоро выпив чашку кофе, он вышел на улицу и, миновав Бородинский мост, направился к Киевскому вокзалу. Многим для успокоения необходимо уединение, а Виктор скорее успокаивался на людях, в толпе, невольно прислушиваясь к разговорам, наблюдая за собеседниками. Вокзальная суета вызывала особенно много ассоциаций, вопросов и размышлений.

Потолкавшись на вокзале, Владимирцев окончательно успокоился и пешком отправился в театр, теперь уже наблюдая улицу и стараясь не думать о предстоящей премьере. Пока это ему удавалось, и он шел неторопливо и праздно. Но вот, ожидая на перекрестке зеленого света, он заметил в потоке машин оранжевые «Жигули» Семена Подбельского, его сосредоточенное лицо и вновь ощутил тревогу.

Именно в мизансценах, где его партнером был Семен, Виктор до сих пор чувствовал себя как-то неуютно. Претензий к Семену как к партнеру он не мог предъявить, Подбельский вел роль хорошо и был достаточно контактен. Но Виктору чего-то не хватало, а вот чего, он никак не мог понять. «Может быть, причина не в нем, а во мне?» — подумал он сейчас, вспомнив эпизод, который произошел совсем на другом спектакле.

Там у Виктора была незначительная роль, всего два выхода и девять реплик, а Семен играл главную роль. Играл отлично, можно сказать — с блеском. Стоя за кулисами и наблюдая, как Семен точно и тонко лепит образ главного героя, Виктор представлял, как бы он сам это делал. Порой ему казалось, что он сделал бы это иначе, но иногда иначе у него не получалось и он искренне восхищался способностью Подбельского и по-хорошему завидовал ему.

Шел монолог, самый важный для всей роли и очень тяжелый для актера, весь на эмоции, трогательный. Семен вел его так хорошо, что, когда в его голосе начали ощущаться едва сдерживаемые рыдания, Владимирцеву самому захотелось плакать. Когда Семен выскочил за кулису, лицо его все еще оставалось взволнованным, в глазах стояли слезы.

Но вот он увидел Эмилию Давыдовну, поманил ее пальчиком и как-то уж слишком спокойно, обыденным голосом попросил:

— Принесите мне пару бутербродов из зрительского буфета. Неважно каких, я с утра ничего не жрал. — И сунул Эмилии Давыдовне мятый рубль.

И опять вышел на сцену, и опять задрожал от волнения его голос, он сорвал аплодисменты, поднял зрителей на ноги, и они долго не отпускали его.