Премьера

Да, она открывала его для себя постепенно, и любовь не обрушилась на нее внезапно, она как бы снизошла к ней. Случившаяся с Александром Васильевичем беда помогла понять это, обострив все исподволь копившиеся в ней чувства. И сейчас перед ней лежал человек, ставший настолько дорогим и близким, что ей не просто казалось, будто она знала его всю жизнь, у нее было ощущение, что она всю жизнь безраздельно принадлежала ему и только ему. И хотя у них еще не было физической близости, сейчас она ощущала его каждой клеткой своего тела, каждой порой, все в ней набухало от переполнявшей ее нежности, как набухает водой грозовая туча, казалось, вот-вот разразится ливень, и было томительно и сладко от этого предчувствия.

Она склонилась к нему, осторожно коснулась своими губами его губ, ощутила его теплое дыхание и заплакала.

Глава двенадцатая

1

Несмотря на то что комната Грибановой им досталась бесплатно, Владимирцевы по-прежнему не могли свести концы с концами. Марина даже не понимала, куда уходят деньги. Их общий с Виктором заработок был лишь чуть меньшим, чем в Верхнеозерске, но в Москве его едва хватало на полмесяца. Сначала Марина отнесла это за счет собственной бесхозяйственности, стала экономить на всем, но в семейный бюджет тем не менее никак не могла уложиться. Тогда она завела книгу расходов (приходы не нуждались в таком строгом учете, ибо они составляли всего две графы: аванс и получка), учитывала все до копейки и поняла наконец, почему они не укладываются. В Москве цены на продукты были даже ниже, чем в Верхнеозерске, но статей расхода было намного больше: хотя сами по себе они не составляли больших сумм, но в совокупности наносили ощутимый ущерб их семейному бюджету. Даже поездка в метро при всей его дешевизне им двоим обходилась более шести рублей в месяц.

Но вскоре Марина убедилась, что Москва пожирает деньги не за счет крайне необходимых расходов, а за счет обилия соблазнов, тоже вроде бы мелких в отдельности, но внушительных в общей сумме.

Когда Марина, проанализировав все свои математические выкладки, ознакомила Виктора только с итогами, он даже удивился, как это ей удавалось изворачиваться.

— Ты у меня прямо-таки Софья Ковалевская, — с гордостью сказал он. — И как ты до сих пор умудрялась выкручиваться?

— Пыталась. Но не вывернулась. Придется опять занимать. У кого?

Их постоянным кредитором был дед Кузьма. Он давал ссуду как-то легко и при этом как бы даже оправдывался:

— Старикам немного надо, а у молодых потребности обгоняют возможности. — И впадал в привычное философическое русло: — Я бы окромя производительности уже теперича, не дожидаясь полного наступления коммунизма, принимал во внимание и возраст. Мне бы в молодости такую зарплату, как нонешняя моя пенсия!

— И что было бы? — с неподдельным любопытством спрашивал Владимирцев.

Кузьма долго высчитывал, потому что со времени его молодости была не одна денежная реформа, понижение и повышение цен, изменение ставок, надбавок за выслугу лет, прогрессивок и всякого такого, что могло запутать даже очень образованного человека. Эти мысленные подсчеты, сравнения и сопоставления почему-то каждый раз приводили Кузьму к одному выводу:

— Нельзя одним аршином мерить кобылу и лилипута.

Почему именно кобылу и лилипута, Владимирцев так и не смог понять.

Деньги Кузьма отсчитывал с большой аккуратностью и уважительностью, на пальцы не плевал, а слюнявил их так, будто слизывал мед или варенье.

— Восемнадцать, девятнадцать, а двадцатый положим поперек, чтобы при пересчете не сбиться, — и клал донельзя замусоленный рубль поперек пачки, сгибал его с обоих концов, чтобы им отделить следующую кучку.

А Виктору было как-то стыдно, он знал, что этот рубль трудовой, и старался подсчитать, сколько же баранок, кренделей, сушек, французских булочек, батонов испек Кузьма, чтобы заработать этот рубль. Кузьма каждый раз замечал его смущение и ободрял:

— А ты не стыдись, не на выпивку берешь, а для семьи. А жисть, она по-всякому складывается. Не успеешь отдать, дак хоть похоронишь с благодарностью, горсть земли бросишь, и ладно, — не выпрашивая эту горсть, а как бы фиксируя ее как нечто само собой разумеющееся, пояснял Кузьма.

И занимать у него было легко и неунизительно, но возвращать долг было гораздо тяжелее.

— Мне-то не к спеху, — каждый раз отмахивался Кузьма. — С голоду не помираю.

— Так ведь и мы не помираем.

— Оно так! — радостно подтверждал Кузьма и, пытаясь оттянуть неприятную для него процедуру, спрашивал: — А сами-то обойдетесь?

— Обойдемся.

— Ну, глядите, — с сомнением говорил Кузьма и только после этого принимал деньги, опять уважительно, почти благоговейно. Но никогда не пересчитывал. И Виктор не сразу понял, почему, отдавая, Кузьма считал, а принимая, вроде бы стеснялся. В первом случае он боялся ошибиться, а во втором боялся обидеть. Как все просто и как мудро!