Премьера без репетиций

Кабинет показался ему сумрачным. Шелковые шторы на окнах полуспущены. Старинные напольные часы в затейливо инкрустированном корпусе, тяжелый сейф. Большие кожаные кресла. Двухтумбовый стол, покрытый зеленым сукном. И человек за столом – в военной форме, лет сорока, грузный, с выбритой головой, покрытой ровным загаром.

На столе ничего, кроме бронзового письменного прибора и папки в жестких картонных корочках.

Оглядевшись, Алексей заметил второго военного, сидевшего в дальнем углу на красивом кожаном диване.

Этот был подтянут, широкоплеч. Темные, чуть тронутые сединой волосы. На вид лет тридцать пять.

Алексей поздоровался:

– Здравствуйте.

– День добрый… – Тот, что за столом, внимательно и испытующе посмотрел на него. – Кисляков?

– Да.

– Присядьте, – бросил человек за столом, показал на кресло. – Догадываетесь, зачем вас сюда пригласили?

– Нет, – пожал плечами Алексей.

Второй военный встал с дивана. Сидевший за столом приподнялся.

– Нет, нет, Петр Николаевич, сидите. Я вот тут расположусь, – сказал он, садясь в кресло напротив Алексея. – Давайте-ка знакомиться. Меня зовут Сергей Дмитриевич Астахов. А это мой заместитель – товарищ Рябов, Петр Николаевич. Так ты на художника собираешься учиться?

– Да… – смутился Алексей, – документы вот собрал.

– Хорошее дело. А если мы попросим тебя на время отложить учебу

– Ах, вот что… – вздохнул Алексей. – Я ведь и не особо надеялся. И без меня талантов полно. Ничего, вернусь в Брест.

– Разве твой дом в Бресте?

– Конечно. Райком обещал комнату выделить.

Рябов и Астахов переглянулись.

– А раньше где жил?

– Где придется, там и жил. – Алексей почувствовал себя свободнее. – Когда отец с матерью погибли, я еще маленький был. Тетка к себе в деревню забрала. Как подрос, в Краков повезла. В механические мастерские пристроился, учиться потихоньку начал. Потом в Западной Белоруссии в разных местах работал. Там и в комсомол вступил. Был в партизанах, связным был между подпольными райкомами комсомола. Пришлось и в Варшаве пожить, и в Белостоке. Даже с цирком шапито поездил. А циркачи как цыгане – где ночь застанет, там и палатки разбиваем…

– Это Краков? – Астахов достал из папки, переданной ему Рябовым, рисунок.

– Краков. Откуда это у вас? Я рисунки в райкоме оставил.

– Твердая у тебя рука, толк будет. Это Варшава? – Астахов словно и не слышал вопроса Алексея. – И где ты такой красивый переулок отыскал?

– У аллей Иерусалимских. Пришлось некоторое время пожить там. Дефензива[1] сильно донимала. Ну и нанялся я в антикварную лавку. А при ней реставрационная мастерская. Вот в мастерской и работал. С полгода или больше ни с кем из товарищей не встречался. Ну, шпики покрутились, покрутились… Потом им надоело – ничего же нет! Ну и отстали.

– А это кто? – Астахов достал лист с акварельным портретом пожилого мужчины в шапочке, отороченной мехом.

– Бывший хозяин. Арон Шехтер. Богатый был.

– Где он сейчас, не слышал?

– Рассказывали, что завалило его с женой в подвале, когда немцы в первый раз Варшаву бомбили. Вообще-то жалко старика. Он, конечно, буржуй был, но человек неплохой.

– Это и из рисунка видно, что ты к нему хорошо относился.

– Все одно не то. Если б подучиться, технику узнать! Вы хотите, чтобы я как художник помог?

– Об этом мы как-то не подумали, – усмехнулся Астахов. – Хотя кто знает… Как считаешь, Петр Николаевич?

– Думается, Сергей Дмитриевич, товарища все же надо ввести в курс дела, как уже предлагалось. – Рябов стрельнул в Алексея взглядом. – А то он может подумать, что НКВД только картинки интересуют.

– Да-да. В курс дела, – эхом откликнулся Астахов, думая о своем. Он встал с кресла, подошел к Алексею, положил руку на плечо. – Ты про банды слыхал?

– Доводилось.

– Тогда, наверное, знаешь, что в некоторых воссоединенных районах обстановка еще не нормализовалась. Банды и контрреволюционные группы пытаются терроризировать население. А людям жить надо! Но в этих полесских деревушках каждый новый человек, как столб на юру, всем за версту видать.

– Это точно, – подтвердил Алексей. – Деревеньки-то, вески, по-местному, маленькие.

– Вот-вот… А по лесам и болотам еще прячется кулачье, разные молодчики из бывших легионов Пилсудского, польские солдаты и офицеры. Часть из них уходит за линию границы, чтобы организовать сопротивление немцам на территории Польши. Но есть и такие, что спелись с фашистами и с их помощью действуют против нас.

Алексей согласно кивнул.

– А я-то что могу?

– Многое, – подал голос молчавший до этого Рябов. – Комсомолец, были в подполье. Говорите по-русски, по-польски, на немецком можете объясняться, белорусский знаете. Даже в цирке успели поработать…

– Ну так как, согласен помочь органам? – Астахов снова сел напротив Алексея.

– Как-то все это… – Алексей, подыскивая слова, развел руками. – А что мне надо делать?

– Поехать к тетке.

– К Килине?

Астахов кивнул.

– О твоей подпольной работе она ничего не знала?

– Откуда? Кроме райкомовских, обо мне никто ничего. Такие обязанности были. А что у Килины делать?

– Это мы тебе объясним попозже, если ты согласишься.

– А я могу…