Премьера без репетиций

– Да как о чем? Чеслав ведь перед отъездом всем сказал, что как вернется, в жены тебя возьмет!

– Не знаю, рано мне еще, – резко ответила она. – С чегой-то вы вдруг заговорили об этом?

– Говорят, видели его. Злой ходит… Кому-то голову свернуть собирался и все про женитьбу говорил.

Паисий лгал. Лгал неумело. Но остановиться уже не мог.

– Кому? – Василина насторожилась.

– Не знаю. Не я же его видел. Разве он сам тебе не говорил?

– Мне? Не видела я его, и век видеть не хочу.

Паисий посмотрел на девушку. Какое презрение в ее голосе! Его стали одолевать сомнения. Может, и ни при чем тут она?

– Красивая ты. Нарисовать бы тебя… – Паисий помолчал и тихо, почти про себя, добавил: – Только вот художника нашего нет…

Из глаз Василины выкатилось по слезинке.

– Прости… Я не хотел. – Он легко дотронулся до ее руки.

– Ладно, дядько Паисий, чего там… – Василина отвернулась, вытирая глаза концом платка. – Только бы живой…

– Бог даст – будет… – перекрестился Паисий, – хороший он юноша, добрый… М-да… Сильно мы с ним сдружились.

– Вы? – улыбнулась сквозь слезы девушка. Очень уж не вязался непоседливый Алеша с пожилым учителем.

– Да-да! Что тут удивительного! Старое, оно всегда тянется к молодому. Опять же общность взглядов… – Паисий почувствовал, что запутывается в словах. – Я и говорю… – осторожно кашлянул он. – Бог, он несправедливости-то не допустит! Пришлет Алеша весточку-то, пришлет! Если мне пришлет, так я тебя тут же и упрежу… Даст бог, хорошо все будет.

– Спасибо вам, спасибо.

– И ты… если какую весточку получишь, порадуй старика, не забудь. Договорились?..

БОЛОТА

В темноте трудно было понять, куда они двигаются. Кладбище давно осталось позади. Вроде начинался лес.

Потом под ногами захлюпало. «Болото, – подумал он. – Будут топить. Кинут в трясину, и все. И никаких следов». Вот тут стало обидно. Что подумают люди, Василина? Сбежал. Испугался. А кто обратное докажет, если Паисия уже нет в живых? Потом его толкнули. Едва коснувшись холодной жижи, он почувствовал чьи-то руки, которые тащили его назад, на твердое место. Стало ясно, что топить не будут, значит – будут пытать.

Шли долго. Наконец Алексей почувствовал сухую почву. За штанины цеплялась трава. Потом, когда прошли немного посуху, заскрипела неизвестно откуда взявшаяся посередине топи дверь. Его втолкнули внутрь. С головы сдернули мешок, развязали руки.

В бункер, куда втолкнули его, вошли еще человек десять-двенадцать. Алексей подумал: «Когда на допрос?» Но его не повели. Более того, усадив в дальний угол, про него забыли. Ходили, пересмеивались, переговаривались. Говорили то по-польски, то по-белорусски, украинский говор слышался. Проскочила даже немецкая фраза. Двое у стола ножевыми штыками вскрывали консервные банки, крупно резали хлеб, разливали по кружкам ром. Ему тоже сунули банку консервов и ложку, большой кусок хлеба.

А потом он вместе со всеми улегся спать. Сначала вздрагивал от каждого шороха. Но все же заснул. И уже не слышал ни скрипа соседних нар, ни глухих тревожных звуков болота, ни густого храпа.

Проснувшись, Алексей не хотел подниматься, лежал с закрытыми глазами.

Сейчас, когда голова ясная, нужно все понять и выработать план дальнейших действий. Нечто подобное уже пришлось испытать. Когда его арестовали в Варшаве, он тоже вот так сидел неделю-другую. Ни допросов, ни передач. Прием испытанный – у заключенного слабеет воля, появляется острая жажда в общении, притупляется чувство опасности. Но болото – это не варшавский павяк.[7] И недель у бандитов нет. Значит, ждать недолго. А пока наблюдать и запоминать.

Алексей быстро встал, оделся. Было еще довольно рано. Но в землянке уже никого. Только один высокий парень в кожаной куртке и галифе.

«Ангел-хранитель», – понял Алексей.

– Знакомый вроде, – сказал «ангел», повернувшись к Алексею и внимательно разглядев его. – Зовут как?

– Алексей.

– Меня Ровень кличут… Садись.

Ровень подал ему миску с кашей и толстый кусок черного хлеба. Сейчас Алексей уже ощутил вкус еды. Каша была вкусной, с консервированным мясом. Да и хлеб совсем неплох. Ром, каша, мясо – хорошо устроились, сволочи!

Забрав миску, Ровень добродушно предложил передохнуть. Вышли наверх. Уселись на толстой коряге.

– От меня ни шагу. Кругом топь. Понял? А теперь можно покурить! – распорядился Ровень. – Ты-то куришь?

– Нечасто. Но табачок имеется, – Алексей понял, что Ровеню лень возвращаться за своим куревом, которое он забыл внизу. Но тут же вспомнил о том замечании, что сделал Филипп об узоре на кисете. Ровень не Филипп, но кто его знает?

– …Правда, намок он, испортился, – сказал Алексей, непроизвольно провел по карману и похолодел. Кисета не было. Провел по другому. Тоже пустой. Но вчера все было на место.

– Чего, – заржал Ровень, – имущество свое ищешь?

– …Ищу, – сделал растерянно-наивное лицо Алексей и стад оглядываться вокруг себя, дескать, вдруг выпало.

– Дурак! И такого еще охранять приставили, – беззлобно подивился Ровень, – у тебя все еще ночью выгребли.

Так, начали проверку, а он, как мальчишка, не заметил этого.

– Кто?