Читаем Прения сторон полностью

— Евгений Николаевич… (Неужели же снова: «Вам пишут»?)

Но в это время «колдунья» бросила на прилавок паспорт с письмом. Ильин быстро сунул его в карман, поискал глазами надежный угол, и только нашел, как «колдунья» снова его остановила:

— Ильин, вы что, глухой, вам еще есть! — и выбросила на прилавок еще два письма. Ильин схватил письма и побежал в намеченный угол, но его уже обскакал какой-то рябой парень. Так и не найдя угла, Ильин стал кружить вокруг высоких бюро, нарезанных, как торт, на равные доли. Минут через пять кусок торта освободился, и Ильин кавалерийским наметом захватил его и стал читать письма. Письма были без даты и больше походили на записки.

«…Едва вы уехали, как я сразу стала думать о нашей будущей встрече, и хотя, наверное, она никогда не состоится, я все-таки о ней думаю и жду».

«…Столько работы, что к вечеру просто угораю. Добираюсь до детского садика, забираю спящую Галку, дома она просыпается, я готовлю нам ужин, бегу в булочную, мы делимся новостями, то есть новости всегда только у нее».

«…Сегодня была экскурсия ленинградских кинематографистов. Я старалась, как могла, после подходят, благодарят, даже гвоздики преподнесли. И знаете, за что? Оказывается, я не упоминала династий и не перечисляла царей. Хорошенькое дело: ведь это моя прямая обязанность».

«…Надеюсь, что ваши среднеазиатские грезы растаяли уже в самолете и вы вернулись таким же монументальным, каким я вас увидела первый раз в медресе. Не сомневайтесь — я заметила вас сразу, так сказать, персонально. И до сих пор спрашиваю себя: неужели же Вы, Вы разобрались в моих провинциальных понедельниках, да еще примерили их на себя? Зачем?..»

«Монументальность» и «среднеазиатские грезы». Значит, все-таки она ему не поверила. Просто насмотрелся гробниц и всякого такого, что потом с удовольствием смотрят друзья на слайдах.

И тут же на почте он написал письмо.

«Дорогая Лара!» Обращение ему не понравилось. «Дорогая», «дорогой» совершенно обесценены поздравительными открытками. «Дорогой друг!» — лучше, но как-то уж очень литературно. «Милый друг!» — того не легче. «Добрый день, Лара» — школа, девятый класс.

«Милая Лара! Мой понедельник начался во вторник на прошлой неделе. Пока еще ни разу не выступал и только сегодня принял первую защиту. Хочу привыкнуть к людям. Днем прием, а вечерами зубрю кодекс…»

Письмо ему не понравилось, и он начал заново:

«Милая Лара, я очень ждал Ваших писем, сегодня вознагражден — сразу три. И как раз в самые переломные (и в самые трудные) дни».

«Вознагражден…» А это выскочило откуда? Да еще и скобки, бр-р-р!.. И почему «самые трудные» — ведь только-только начало.

Лариных писем он не только ждал, но и боялся: вдруг какая-нибудь лирическая чепуха… Что тогда? Но эти коротенькие записки ему понравились, а вот отвечать на них было трудно.

Милая Лара! Работаю в консультации. Работы много. Учусь. Пришла ко мне вчера одна старушка. Нет пенсии, а пенсии нет потому, что всю жизнь растила детей, потом внуков. Я был счастлив, что могу начать так: закон говорит… А закон говорит неукоснительно в ее пользу, и я, согласно закону, написал заявление в суд на алименты. Ей осталось только подписать. Что бы вы думали — ни в какую! «Это что же выходит, это значит, я на Ляльку и на Любку — в суд!» — «Позвольте, говорю, с их стороны это бессовестно!» — «Нет уж, нет, чтобы я, да на своих детей…»

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза