– Да. Через неделю мы вернемся, и я тебе позвоню. Может быть, ты приедешь на Рождество, у нас полон дом – друзья Карла, моя мама, и мы будем рады, если ты к нам присоединишься, – она перевела взгляд на Доминуса, стоявшего позади Сибиллы. – Желаю вам удачи с вашей церковью. И скажите, пожалуйста, Лили, что мне она сегодня показалась чудесной.
– Я помогу тебе отыскать пальто, – сказала Сибилла, идя следом за Валери по холлу.
Комнаты были наполнены ароматом бесчисленных цветов, большую часть которых Сибилла заказала у Билла Дава. Крошечный венок, сплетенный из бледных орхидей, попался на глаза Валери.
– Тот, кто послал это, знает, что такое горе, – заметила она.
– Он знает, что происходит со мной, – отозвалась Сибилла, останавливаясь подле цветов.
Валери ничего не оставалось как взглянуть попристальнее на эти цветы, и тогда она разглядела карточку: «Наши соболезнования. Надеемся на скорую встречу. С любовью, Чед и Ник».
Она помедлила какое-то мгновение, едва коснувшись одним пальцем нежного лепестка, потом повернулась и пошла прочь в сопровождении Сибиллы.
Сибилла выжидала, но Валери молчала. В холле, пока служитель разыскивал ее меховое пальто, обе женщины разглядывали друг друга. Сибилла чувствовала, как внутри нарастает гнев, ей казалось, что в глазах Валери мелькает презрение. «Какого черта она о себе воображает, чтобы являться сюда и задаваться перед вдовой, хвастаться своим богачом-мужем, у которого есть собственный самолет и дом в Адирондаке, и лошадьми, и громадным поместьем в Мидлбурге…» Мидлбург! Город, который она выбрала для себя!
Куда бы она ни кинулась, Валери уже была тут как тут и опять на голову впереди. Да было ли место на земле, где бы первой могла быть Сибилла, где бы Валери зачахла от зависти к ней, страдала бы из-за нее, как она вечно страдает из-за Валери?
– Дай мне знать, если понадобится моя помощь, – сказала Валери.
Сибилла коротко кивнула:
– Спасибо, что пришла.
Она закрыла дверь и стояла, прислонившись к ней, еще долго после ухода Валери. «Я должна что-то сделать. Что-то новое. У меня нет ничего стоящего. Квентин ничего для меня не сделал; единственное, что он сделал, так это навязал мне второразрядное телевидение и глупейшие идеи о веселых и радостных программах, которые никто не хочет смотреть. Мне нужно избавиться от этого, продать это как можно скорее. Тогда я и в самом деле стану наконец-то свободной, и начнется моя настоящая жизнь».
Приблизился официант с подносом, и она взяла рюмку коньяка. «Все-таки одну вещь он для меня сделал. Оставил мне миллионы». Ей вдруг захотелось узнать, сколько же точно. Он был скрытен в денежных вопросах.
Адвокат был где-то в апартаментах, и она пошла разыскивать его.
– Сколько у него было, Сэм? – спросила она, как только вошла с ним в библиотеку. – Я не знаю точно.
Сэмюэль Бриф метнул на нее быстрый взгляд.
– Ну подождите хотя бы до завтра, когда мы вскроем завещание.
– А я хочу знать сейчас. Боже мой, Сэм, ну какой же ты зануда. Не могу понять, чего ради Квентин держал тебя. Я лишь хочу знать, сколько он стоил, и ты мне скажешь это сейчас же, или это последняя минута, когда ты работаешь на меня и мою телесеть.
Бриф поставил тарелку, которую держал в руках, когда Сибилла нашла его.
– Квентин оставил тебе один миллион долларов, – сказал он любезно, даже с удовольствием. – И еще квартиры здесь и в Нью-Йорке, и Трансляционную сеть Эндербая. Конечно, вы потратили немало денег и наделали крупных долгов как президент компании, но он был уверен, что вы справитесь; он говорил, что вы прекрасно справлялись и без денег, когда он вас встретил. Он оставил пять миллионов долларов Руди Доминусу.
– Пять миллионов!… – она уставилась на него. – Ты с ума сошел! Ложь!
Он покачал головой.
– Он не мог так поступить со мной, – визжа от злости, она видела только его маленький перекошенный рот. – Он никогда не поступил бы так со мной! Он любил меня!
Бриф пожал плечами.
– Насчет этого я не осведомлен, об этом он не упоминал. У меня есть завещание, написанное им четыре месяца назад, в день его восьмидесятитрехлетия. Лили испекла ему пирог, ну а вы… были на какой-то встрече где-то в Нью-Йорке, мне кажется.
Сибилла сжала кулаки так, что ногти впились в ладони.
– Ты, дерьмо…
Услышав громкий разговор в соседней комнате, она опомнилась и заставила себя замолчать. У нее кружилась голова, ее тошнило, и она боялась, что ее сейчас вырвет.
– Убирайся! – хрипло сказала она. – Убирайся отсюда. Убирайся!
Он выскочил из комнаты, и когда дверь за ним захлопнулась, она повалилась на пол, стуча кулаками по ковру восточной работы.
– Подонок! – шептала она. – После всего, что я для тебя сделала, после того, как ты брал кредиты под мой будущий успех, после того, как был со мной, спал со мной ночь за ночью, хотя я так ненавидела это, использовал меня… подонок, подонок, подонок…