Преображение миллионера

Найл вздрогнул, спускаясь на первый этаж своего дома. Все просто. Он вообще не думал. По крайней мере, не очень трезво. Когда Хлоя появилась на пороге его дома, удивив его тем, что проделала путь из Бостона в Дублин, ему следовало отправить ее в ближайший отель, пообещав позавтракать вместе на следующий день. Если бы он был трезвым. Но вместо этого его захмелевшая голова пригласила ее войти. И дружественный визит обернулся ночью самого крышесносного секса в его жизни. Пока Хлоя не появилась у его дома, она была невинной... прежде чем он забрал невинность из этих широко распахнутых глаз и наполнил изумрудный взгляд страстью и познаниями, за которые Майкл убил бы его на месте.

Любая женщина. Он мог бы трахнуть любую женщину. Но Хлоя? Он потряс головой, и от вспышки боли в висках перед глазами заплясали черные и золотые точки.

Найл остановился, споткнувшись. Боль пронзила ногу, и он отпрыгнул в сторону, прислоняясь к стене прохода.

– Черт побери.

Он глянул на большую коричневую коробку, стоявшую на пути в кухню. С какого перепугу он оставил ее прямо здесь?

И снова вспыхнули воспоминания, скорбь взвилась в нем свежим, обжигающим гейзером, заставив сползти по стене и опуститься на пол.

Точно. Коробка – а скорее ее содержимое – была недавней причиной его очерствения. Он, наконец, прибрался в кабинете Майкла и принес личные вещи лучшего друга домой. Найл также избавил и свой кабинет от всего, что напоминало ему о мужчине, который был ему как брат. Казалось богохульным, почти грустным, что сущность самого доброго, сильного и достойного человека в жизни Найла можно было упаковать в серый картонный контейнер.

Дрожащими пальцами Найл взялся за крышку и подтянул коробку ближе.

Фотографии, книги, корешки билетов – материальные напоминания – поприветствовали его как старые друзья. В этот раз Найл не сопротивлялся потоку воспоминаний. Он взял стопку фотографий. Изображения его и Майкла подростками на танцах, в школе, позже – повзрослевшими в университете, в Нью-Йоркском офисе «Duir Music», звукозаписывающей компании, принадлежащей семье Найла. Он тихонько фыркнул. Да, родители Майкла не были счастливы, когда их сын отказался от своих планов стать преподавателем и последовал за своим сердцем в музыкальный бизнес. А также им не очень-то нравился Найл, который в их глазах был подобен змею, совратившему Еву, когда он завлек их сына далеко от пути стабильности и респектабельности в мир секса, наркотиков и рок-н-ролла. Они не видели той страсти к музыке в их сыне, которая и свела его с Найлом.

Улыбнувшись, Найл взял в руки вымазанный в грязи бейсбольный мяч. Переезд в Бостон в тринадцатилетнем возрасте позволил ему приобщиться к любимому времяпрепровождению американцев и бейсбольной команде «Ред Сокс». Приобщение к тому, что стало второй его величайшей любовью стоило того, чтобы пересечь Атлантический океан.

Тихо хмыкнув от удовольствия, Найл с благоговением достал первое издание «Великого Гэтсби», его любимой книги. Роман, подаренный Майклом на его двадцать седьмой день рождения.

Слыша в голове возмущенный писк букинистов, он провел пальцами по прозрачной обложке, которая прикрывала и защищала суперобложку мятного цвета, и открыл книгу.

Улыбка затаилась в уголках его рта. Его так легко могло засосать в мир Ника Карррауэя, Джея Гэтсби и Ист Эгга. Как это часто с ним происходило за все эти годы. Майкл заметил всепоглощающее восхищение Найла этой историей декаданса, идеализма и полнейшего крушения иллюзий. И его подарок стал лучшим, какой Найл когда-либо получал.

Он осторожно перелистал страницы, время от времени останавливаясь, чтобы прочесть пару строк. Когда в нем назрел знакомый гнев на лицемерие Тома, Найл перевернул страницу... и уставился на тонкий белый конверт, выпавший из книги и спланировавший на пол, словно бумажный самолетик.

– Какого черта? – Он нахмурился, нагибаясь, чтобы подтянуть к себе небольшой конверт, и перевернул его. – Проклятье, нет... – прошептал Найл.

Его сердце замерло в груди, а потом пустилась вскачь в бешеном ритме, когда он увидел собственное имя, написанное крупным почерком. Почерком, который он знал так же хорошо, как и свой. И хотя пульс громыхал в его ушах, словно молот по наковальне, Найл осторожно открыл конверт и достал лежащий там листок бумаги.

«Найл...»

Господи Иисусе.

Если бы он уже не сидел на полу, его колени подкосились бы от шока, протаранившего его с силой вырвавшегося из управления комбайна.

– Господи Иисусе, – тихо повторил он.

Этого не могло быть. Этого, черт побери, просто не могло быть. Но, изучая письмо, написанное на фирменной бумаге «Duir Music», он не мог отрицать, что чтение послания от лучшего друга было подобно визиту из могилы.