Преображение мира. История XIX столетия. Том III. Материальность и культура

Паровые машины применялись во многих сферах, не только в промышленном производстве товаров. В Нидерландах их начали использовать с середины XIX века, то есть довольно поздно, для осушения и дренажа польдеров. В 1896 году уже только на 41 проценте осушенных земель дренаж осуществлялся ветряными мельницами. Рост расходов компенсировался не столько большей эффективностью, сколько лучшей управляемостью паровых машин. Так постепенно исчез голландский пейзаж с ветряными мельницами, каким мы знаем его по многочисленным картинам XVII–XVIII веков. В целом многое говорит о том, что смену энергетического режима следует рассматривать как один из важнейших признаков индустриализации. Но эта смена случилась не внезапно, не революционно и не так рано, как заставляет предположить перспектива Великобритании. Развитое энергетическое хозяйство на основе минерального сырья сложилось в глобальном измерении только в XX веке, после того как в России, США, Мексике, Иране, арабских и других странах стали добывать нефть, использовавшуюся в промышленных экономиках в качестве нового энергоносителя наряду с углем[83].

Богатый энергией и сам себя представлявший «энергичным» Запад таким образом противопоставил себя остальному миру. Культурными героями эпохи стали не созерцательные бездельники, не религиозные аскеты или тихие ученые, а практики, ведущие энергичную vita activa: неутомимые путешественники, неустрашимые вояжеры, беспокойные исследователи, решительные промышленные магнаты. Всюду, где появлялись западные сильные личности, они производили впечатление, пугали и сбивали с толку своим динамизмом, в котором отражался избыток энергии породивших их обществ. Реальное превосходство Запада трансформировалось в естественное и подавалось как превосходство антропологическое. Расизм этой эпохи не остановился на цвете кожи. Он распределил «человеческие расы» и по шкале потенциала физической и духовной энергии. Поэтому самое позднее с рубежа веков для неевропейского мира стало привычным видеть Запад «молодым», а местные традиции и существующие власти – старыми, пассивными, лишенными жизни. Патриоты из молодого поколения в неевропейских странах считали своим домашним заданием придать собственным обществам динамику, пробудить дремлющие силы и задать им политическое направление. В Османской империи за это взялись «младотурки»; в Китае журнал, который с 1915 года стал центром политического и культурного обновления, назывался «Новая молодежь» («Xin quingnian»). В эту эпоху Азия почти повсеместно открыла для себя национализм, а иногда и социалистическую революцию – как средство придать себе новую энергию.

3. Пути экономического (не)развития

Хотя единых статистических стандартов для измерения уровня индустриализации не существовало и не существует, накануне Первой мировой войны в Европе было примерно понятно, кто относится к «индустриальному миру», а кто нет. С точки зрения абсолютных цифр производства продукции было всего два промышленных гиганта: Германия и Соединенное Королевство. Затем с приличным отрывом следовали Россия и Франция. Третьим эшелоном – Австро-Венгрия и Италия. По промышленной продукции на душу населения последовательность выглядела несколько иначе: Великобритания занимала главенствующее положение перед Германией. В Бельгии и Швейцарии уровень индустриализации был такой же, как в Германской империи, затем с большим отрывом следовали Франция и Швеция. Ни одна из прочих стран Европы не достигала даже трети душевого производства промышленной продукции Британии; в этих величинах Россия опускалась вниз, к Испании и Финляндии[84]. Такие иногда рассчитанные, а часто просто оценочные величины, разумеется, ничего не говорят о душевом доходе и следующем из него среднем уровне жизни в стране. Детальный анализ показывает, что о «промышленной Европе», которая как целое противопоставлялась остальному, экономически немодерному миру (за исключением США), не может быть и речи.

Экспортная ориентация, прежде всего в Латинской Америке