Преодоление

Усиливающаяся тряска вертолета вывела Сохатого из глубокой задумчивости. Он потер лоб, поерошил пальцами волосы и, повернувшись к иллюминатору, взглянул на землю: вертолет заходил на посадку. Ему надо было готовиться к встрече с врачами, летчиками, инженерами и к началу расследования.

Сохатый понимал всю сложность расследования причин аварии, четко представлял, что не просто будет разобраться с обломками самолета и сказать однозначно: "исправно" или "неисправно". Его память хранила не один случай, когда поиски неисправности затягивались на длительное время даже на целехоньких машинах.

То, что всякий полет сложен, что в любом из них могут возникнуть осложнения, ни для кого не было новостью. Эта истина не требовала доказательств, но генералу необходимо было убедиться, что не из-за сложности полета, не по его вине машина оказалась в штопоре и не вышла из него. Бортовые контрольные самописцы утверждали правильность действий летчика, и все равно Сохатый не мог успокоиться. Ему нужно было четко знать: в чем же причина аварии? Этот вопрос не был для него риторическим. Однозначный ответ помог бы выработать методику обучения молодых летчиков действиям в подобной критической обстановке.

Каждый новый день работы комиссии все больше убеждал его в своей правоте. Но хотя обвинения с него были сняты, ответа не было на главное "почему?".

В эти дни Иван Анисимович частенько задумывался над прошлыми авариями, которые ему приходилось лично, как старшему, расследовать. Он не мог упрекнуть себя в том, что где-то поступился принципом, позволил кому-то или сам обидел летчика, даже допустившего ошибку. Он всегда настойчиво искал только одно ― правду, потому что найденная правда всегда повышала безопасность последующих полетов, укрепляла веру людей в свои силы.

Окончательный вывод комиссии был четок: "Отказ управления самолетом. Летчик в штопоре не виноват, вывести машину из штопора не представлялось возможным".

Сохатый лежал в кровати. Он хотел уснуть сегодня, раньше обычного, чтобы хорошенько отдохнуть перед утренними полетами ― первыми для него после аварии. Но сон не приходил ― снова и снова вспоминалось недавнее катапультирование. Это усиливало напряженность ожидания. "Как-то обойдется теперь? А вдруг какая-нибудь новая глупейшая случайность? Что тогда?"

Иван задавал себе эти вопросы и ощущал в себе как бы два начала.

Первым было сомнение. Если это был и не страх еще, то откровенное желание не подвергать себя новым превратностям судьбы, потому что любой полет ― всегда риск.

"Да, риск есть, но ведь это не ново и для тебя, и для всех, кто связан с летным делом, ― убеждал он себя. ― Всякое движение ― на велосипеде, мотоцикле, автомобиле, даже на коне ― риск. Оно искусственно для человека и тем сложнее, чем больше скорость. Но от понимания этой проблемы не переходить же человечеству в двадцатом веке вновь на пешие скорости. Если ты не победишь в себе настороженную напряженность, она вырастет в страх, потом переродится в злокачественную опухоль трусости, и тогда тебе больше никогда не летать по небу, не быть летчиком-истребителем".

К Ивану Анисимовичу начали возвращаться ощущения первых дней после аварии. Он не стал их прогонять, решив еще раз внимательно присмотреться к себе. "Если предположить, что я психологически еще не готов снова в полет, то самоконтроль может потребовать от меня слишком много внимания и сил ― на управление истребителем ничего и не останется. Самолет в этом случае будет предоставлен сам себе. Но может оказаться и того хуже: от нервного перенапряжения я не только не буду помогать самолету выполнять задуманное, но даже мешать ему".

Сохатый вспомнил свой ночной прилет домой… Всю дорогу ― и в самолете, и в автомобиле ― в нем шла борьба: говорить или не говорить? Но ему так и не удалось принять решение. Наперед зная, что сохранить в тайне от семьи прыжок в конечном-то итоге все равно не удастся, он решил в тот вечер действовать в зависимости от обстоятельств.

Тихонечко открывал дверь своим ключом. Но войти в квартиру неслышно не смог. Не успел еще закрыть за собою дверь, как услышал голос жены:

― Ваня, почему так поздно? Что-нибудь случилось?

― Добрый вечер, Любаша! Почему обязательно должно что-нибудь случиться? Просто задержался немного.

Жена вышла в прихожую.

― Неправда ваша, Ванечка. Мне почему-то было не очень спокойно сегодня днем, и я позвонила к тебе на работу. Спросила, где ты и прилетишь ли сегодня домой? Дежурный, как мне послышалось, довольно взволнованно ответил: "С Иваном Анисимовичем ничего не случилось, а когда прилетит, неизвестно…" Расспрашивать было неудобно, да и не положено по вашим законам. Но телефонный разговор спокойствия мне не принес, а скорее наоборот… Так что же случилось? Давай выкладывай и не хитри. Дети только что легли спать, а я ждала или тебя, или твоего звонка…

Слушая рассуждения жены, Иван думал: "Может быть, на самом деле существуют какие-то особые, не известные еще человечеству возможности передачи информации на расстоянии. Ведь вот почувствовала же…"