Преодоление

Блекли краски. Подернулись вечерней дымкой просторы, жившие сейчас только отблеском ушедшего солнца. И по мере того как иссякали силы света, радость любования переливами его волн сменялась в Сохатом задумчивостью, переходящей в легкую грусть. "Что случилось, Иван? ― спросил он себя. Тебе жаль ушедшего солнца? Но ты же знаешь, что это временно. Не грусти. Придет новое утро и откроет новый день. Только молодость не возвращается".

Наступила ночь, взошла луна. От ее света небо вновь переменилось: обмелело, стало сине-холодным, в чем-то похожим на огромный спящий город: редкие звездочки живых окон, а на улицах ― шуршащие обрывки цивилизации одинокие газетные астероиды в пыльных сквозняках.

…Корабль снова летел над сушей. Сохатый пил чан. Давая отдых глазам, отвлекшись от приборов, он расслабленно поглядывал на холодное от лунного света небо. В его дымящейся дали, в серебристых волнах света, льющихся сверху, не было для него сейчас ничего интересного, но незаметно, исподволь, в мыслях появилось что-то тревожное, как будто где-то близко, может быть даже рядом с ракетоносцем, летел кто-то невидимый и поэтому опасный.

Напрягшись, Иван Анисимович стал разглядывать даль, пока не заметил в ней что-то еще более темное, чем небо. Эта плывущая, встревожившая его густота оказалась горами.

Ночью горы с высоты ― чернота на темноте. Только мерцает снег на вершинах. Да и то если луна. Вот и сейчас луна сделала, казалось бы, невозможное ― соединила черное и синее в единое, разделив их разные состояния и сделав родственными.

Иван закрыл глаза, пытаясь несколько минут отдохнуть, но тут же мысленным взором увидел другое небо: розовато-пепельное, как цветущая сирень.

В одном из полетов в начале ночи было темно, и тем неожиданней для Ивана засветились тогда в небе пряди полярного сияния. Казалось, цветные льняные нити колыхались в трепетном танце. Теплые сполохи лучей раскачивались в едином ритме во весь размах северного неба.

Фиолетово-зеленые ребристые столбы света, наискось перечеркнувшие небо, виделись Ивану ступеньками длинной зыбкой лестницы познания человеком воздушного океана, которые все дальше уводили его от земли. Огненный танец пробудил в его сердце желание по-новому прикоснуться к тревожной и неповторимой красоте мира, к его трудно постигаемому совершенству.

Иван Анисимович не считал свою судьбу исключительной. Но в этой разверзшейся перед ним необозримости ему страстно захотелось увидеть себя со стороны, взглянуть на свою жизнь, как на жизнь другого человека.

Перекрестки

Вспоминая детство, Иван Сохатый не переставал удивляться той неистребимой любознательности, которая подчас приводила его и приятелей, с точки зрения взрослого человека, на грань безрассудных поступков.

Иван вновь видел себя босоногим сорванцом, взбирающимся по веревке на колокольню, обследующим в кромешной тьме церковные подвалы. Это в любой момент могло привести к трагической развязке, и просто удивительно, что церковные похождения окончились благополучно.

Память воскрешала великое множество таких проделок. И перебирая события тех лет, вновь вглядываясь в них уже из сегодня, разбирая ватажные и одиночные походы, он неоднократно убеждался, что все они предпринимались не ради проказ и не от нечего делать. Просто очень хотелось как можно скорее узнать и понять, как устроен окружающий мир.

Беда пришла неожиданно и встретила их там, где ее никто не ждал, ― у новой мельницы на маленькой речушке Талице, каких тысячи на Руси.

Не первое лето мужики и мальчишки, купаясь, прыгали с новой плотины в воду, и никого, в том числе и мельника, это не беспокоило. Остатки старой запруды были известны всем. Но однажды все же нашлась среди видневшихся под водой свай одна неизвестная. Колька Рыжов нырнул и напоролся.

Иван видел это как будто сейчас.

Вначале они считали, сколько пробудет Колька под водой, и смотрели, где он вынырнет. Парень не показывался, а вода чуть пониже того места, куда приятель прыгнул, вскоре стала красной. Ребята не сразу поняли, что красное ― это кровь. А догадавшись, испугались. Многие кинулись с воплями к деревне.

Оставшиеся на плотине мальчишки ревели, не зная, что делать. А Ивана бил озноб. Превозмогая жуть, размазывая слезы по лицу, он все же полез в кровавую воду. Подплыл к красному разводью и, зажмурившись, нырнул, но руками ничего не нашел. Ему было страшно от ожидания, что Колька вот-вот схватит его за ногу и потащит за собой на дно. Вынырнув, отдышался и все же заставил себя нырнуть еще раз, но уже с открытыми глазами. И сразу увидел в красной мути Кольку, висевшего животом на остром сколе сваи.

Как он вытащил тело друга на берег, Иван не помнил. А потом его в кустах рвало, трясло от страха и пронизывающего холода, хотя день был теплый, летний.

* * *