Преодоление

Управляя по радио этим шумным и пыльным тарарамом, Сохатый никак не мог избавиться от чувства сожаления по нарушенному утреннему покою, по уничтоженному машинным зловонием чистому и влажному запаху травы. Неожиданно вспомнилась пасека деда, и он увидел себя мальчишкой, лежащим в траве рядом о ул.ьем, наблюдающим, как пчелы улетают за взятком и возвращаются назад. Пахло лугом и медом. Тишина заполнялась пчелиным гудом. "К чему это вспомнилось?" И тут же Иван нашел причину: самолеты, как и те, давнишние, пчелы, тоже на первый взгляд разрозненно и неорганизованно улетали и прилетали обратно. Иван улыбнулся. Он образней представил огромное пространство, в котором летчики полка сейчас летели по маршрутам и тренировались в пилотажных зонах, бомбили и стреляли на полигоне.

Год полетов в мирном небе. Полеты без постоянного напряженного поиска врага, без ощущения опасности, находящейся рядом, ожидания удара из-за "угла". Стрельбы и бомбометания по целям, именуемым мишенями, без необходимости прорываться к ним через завесы зенитного огня и заслоны истребителей. Бескровные полеты после жертв и невосполнимых потерь. Полеты ради уменья и сохранения навыков. Полеты в условиях сокращения армии, когда то и дело узнаешь, как одна за другой соседние дивизии расформировываются, а часть их летчиков прикомандировывается временно к твоему полку. И всякий раз приход "новеньких" порождает один и тот же вопрос: "Кто следующий? Когда наша очередь?" Сотни тысяч солдат и офицеров думали о своей судьбе, о мирной жизни, а находились сейчас как бы на пересадочной станции, не зная, куда и когда поедут.

Примерно так размышлял двадцатипятилетний подполковник Сохатый, разговаривая по радио с летчиками и наблюдая за их действиями. Он не разобрался еще полностью в противоречивых мыслях о своем месте в новой жизни, ощущал в себе тревогу, постоянно ждал перемен в своей судьбе, в судьбах подчиненных ему людей.

Через всю войну пронес он уверенность в победе. Эта убежденность в самые тяжелые дни приглушала горечь поражений, помогала побеждать страх. И вот теперь, когда Иван радовался тому, что вышел из войны живым и непокалеченным, спокойствия не было: будоражили мысли о завтрашнем дне, о том, какую дорогу выбрать. Через собственное неспокойствие смотрел он и на дисциплину в полку, на полеты и поступки летчиков, на работу механиков некоторые из них уже восьмой год жили по землянкам и казармам без семей, которыми давно уже была пора им обзавестись.

…Учебный "Ил" совершал посадку. Самолет, как птица перед приземлением, тормозился большим углом встречи крыла с воздухом и уже приготовился встретить лапами шасси землю, но в самый последний момент кто-то из летчиков резко дал газ. Мотор взревел и с трудом потащил машину вперед. "Ил", покачиваясь с крыла на крыло, не торопился уходить в небо, как бы раздумывая ― грохнуться ли о землю и сгореть или все-таки взлететь, сохранить жизнь себе и людям.

Уход на повторный круг с недопустимо малой высоты и с малой скорости серьезное нарушение. Возникновение опасности было настолько неожиданным, что Сохатый вскочил со стула, ему хотелось немедленно отругать летчика. Но все же сдержал себя: нового пилота проверял командир эскадрильи и ему в кабине сейчас было виднее, что делать.

Наконец мотор вытянул машину из неопределенности, и она стала набирать высоту.

Сохатый, облегченно вздохнув, включил радиопередатчик:

― Тулков, доложи, что случилось!

― Все в порядке, командир! Только спина сопрела. ― Голос злой, прерывистый. ― На земле скажу.

― Хорошо. Работай по плану. Только больше не выдумывай.

Полеты продолжались. Руководство ими требовало постоянного внимания: летчики докладывали, спрашивали и Сохатому надо было что-то разрешать или запрещать им, принимать уточняющие решения, выговаривать за промахи и хвалить за успехи. Вылет за вылетом, час за часом в напряжении у рации и телефонов.

Сохатый работал, но Тулков не выходил из головы. Подполковник размышлял, поворачивая случившееся к себе разными ракурсами, пытаясь найти причину увиденного.

"Что это ― нарушение, идущее от недисциплинированности, или ошибка?… На недисциплинированность не похоже, комэск человек старательный… Может быть, зазнайство? Летчик опытный и посчитал, что все умеет? Да, у Тулкова около двух лет фронта. Воевал хорошо, способный парень. Обучает же летать других только первый год. Весь его опыт, наверное, укладывается в четыреста часов, проведенных в воздухе. Летчик же, с которым он летает, ― еще моложе… Нет, зазнайство вроде не просматривается. Напортачили хлопцы. Сами, небось, напугались. Переживают, ждут нахлобучки".

Черноволосый, широкоскулый, плотный капитан Тулков, хмурясь, стоял перед подполковником Сохатым.

― На кого сердишься: на меня или на себя? ― Сохатый, продолжая разглядывать командира эскадрильи, улыбнулся и достал папиросы. ― Садись. Если хочешь ― кури и рассказывай, как ты пытался сегодня к праотцам дорогу отыскать?

Тулков сел, но курить не стал.

― Старший лейтенант Хохоня устроил аварийную ситуацию.