Преодоление

"Вот он под нами, Сихотэ-Алинь, ― царство камня и звонких рек, лесов и тысяч километров звериных троп, страна первозданности и естества, которых не смог еще нарушить двадцатый век. Нет там перенаселенности наших городов и квартир. Нет часов пик, когда люди и автомобили мешают друг другу вовремя попасть в желаемое место. В лесах и горных долинах звери и птицы распределили между собой не только площади обитания, но даже и время. Кто-то спит днем, а кормится ночью. Другие зверушки такие же свои жизненные процедуры выполняют в зеркально противоположное время суток, создавая себе таким образом необходимый комфорт".

…Кругом ночь. Но глубоко в душе Сохатого еще продолжают жить краски праздника света. Они прибавляют ему оптимизма, создают хорошее настроение.

Экипаж работает молча. Тишина позволяет Ивану ощутить себя более или менее свободным и найти время для раздумья. Герметизация кабин оставила за бортом вой двигателей и рев воздушного потока, омывающего холодом прозрачный фонарь. Из всего разнообразия шумов полета ему слышны только ровный, негромкий свист работающих на бешеных оборотах двигателей, слабое шуршание атмосферных помех в наушниках шлемофона да собственное дыхание.

Машина управляется автопилотом. И в зависимости от того, куда перекладываются рули автоматом, с контрольной панели Ивану дружески подмаргивает какая-либо одна из девяти ламп. Дескать, давай, пилот, продолжай свой отдых, помечтай, если хочешь, а мы пока поработаем.

Спокойный полет порождает желание дополнительной деятельности, и Сохатый решает вновь проверить когда-то испытанное им ощущение парения, полного единения с окружающим его простором. Он наклоняется и полностью убирает подсвет приборов, накрывает полетной картой панель автопилота… Сидит в природной темноте и смотрит в небо так, чтобы взгляд скользил выше бортов кабины.

Проходит около минуты, и Ивана Анисимовича все явственнее начинает захватывать состояние полной отрешенности от земли. Постепенно пропадает чувство замкнутости кабины, исчезает остекление фонаря, уплывает вниз сидение, а сам самолет как бы остался позади. Теперь Сохатый наедине с собой и летит на гребне неслышимой и невидимой им эфирной волны, несущей его все дальше и все выше, навстречу далеким звездам.

Высота одиннадцать тысяч метров. Над головой всего четвертая часть земной атмосферы, и есть прекрасная возможность полюбоваться невообразимо далекими, загадочными мирами, которые сейчас не затеняются земной пылью, движением самого воздуха и облаками… Иван нашел оба черпака Медведицы и Полярную звезду. Вспомнив, что альфа Малой Медведицы на своем посту не вечна, он в хвосте Дракона отыскал Турбан, который через несколько тысяч лет вновь завладеет полярным Олимпом. Сохатый с улыбкой подумал, что, оказывается, и звезды "борются" между собой за почетное место… Совсем вверху черный бархат небосвода казался ему изъеденным молью ― светилось огромное колесо Млечного Пути.

Чудилось: обод этого колеса, обручем охватывающий небо, вращается. И мнимость вращения так захватывает, что Ивану приходит неожиданная, безумно-дерзкая мысль: "Может быть, это и не обод, а самый настоящий бесконечно огромный электромагнитный или еще какой-нибудь силовой кабель, вобравшей в себя основную массу видимой нами Вселенной, которую какие-то неведомые нам силы раскручивают или разгоняют в подвластную их энергий сторону…"

― Командир, проходим берег. Впереди море. Ложимся на новый курс.

Слова возвращают Сохатого в реальный полет, к конкретным значениям слов "верх" и "низ", к тому, что они объединены в неразлучную пару своей противоречивостью.

Берег!

Совсем недавно он видел границу дня и ночи, а теперь вот самолет Сохатого проходит новый рубеж: границу тверди и воды. Океан… Летчики всегда казались Ивану родными братьями моряков дальнего плавания. Именно дальнего. Чтобы испытать и ощутить состояние радостной встречи с землей, понять глубже свою любовь и привязанность к человеку, к Родине, надо, оказывается, побывать вдалеке, посмотреть на привычное и родное, вблизи часто незаметное, ― из разлуки.

Часы над морем, как сутки на корабле. Только в воздухе без отдыха, без смены вахт, в постоянном напряжении. Один час полета ― трехсуточные мили судна, суточные ― авианосца. Горючего в баках самолета все меньше, а берега нет. Где-то в далекой расчетной дали через колонки цифр в бортжурнале штурмана проглядывается земля, а на ней аэродром и твоя жизненная опора: дом, семья, дети.