Преодоление

Он посмотрел на неё. Этого предложения он ждал уже давно, и уже давно всё решил для себя. Та жизнь, какой жила она, хотя бы с тем же Димитрием, была не по нему. Крым когда-то давным-давно сделал ему прививку против такой жизни. Он стал, и глубоко по натуре, бродягой. И не только из-за казачества, товарищества по «кругу», в чём он всегда чувствовал фальшь, и не верил в «круг»… В то же время он чувствовал себя сейчас подвешенным, без опоры, не знал, что делать дальше. И от этого нервничал необычно для него.

– Мы пойдём в другое место, – тихо, но жёстко сказал он так, когда не хотел никому раскрывать своих планов.

Она уже знала эту его черту и промолчала, положившись на него.

* * *

Наутро Бурба с казаками осмотрел на воеводском дворе стоявшие там колымаги. Они были старыми, ветхими. С трудом подыскав пару более крепких для дальней дороги, они запрягли в них лошадей и подкатили к крыльцу хоромины.

Марину и кормилицу с ребёнком усадили в одну колымагу. Туда же залезла и пани Барбара. Дамы Марины устроились в другой колымаге, а дворовых девок разместили на телегах.

– Пошли, трогай! – подал команду Заруцкий.

Впереди двинулась полусотня казаков, с Бурбой во главе. Затем пошли телеги с царским барахлом. И только за ними выкатились за ворота воеводского двора колымаги.

Заруцкий поехал рядом с первой колымагой, поглядывая, всё ли в ней в порядке, удобно ли разместилась Марина. Проехав некоторое время рядом с той стороны, где сидела она, он слегка поклонился ей, сказал:

– Государыня, меня ждут дела! – И направил коня вперёд, куда уже ушёл с казаками Бурба.

Он догнал Бурбу, поехал рядом с ним во главе дозора. Рассеянно поглядывая вперёд, он стал раздумывать о последних событиях, о Марине и вообще о том, что же ему делать дальше-то. Порвав сейчас с Трубецким под Москвой, он понимал, что дороги назад теперь нет.

Путь до Михайлова оказался утомительным по ухабистой грязной дороге, которую развезло от поливающего несколько дней дождя.

– Ну, слава богу, перестал, – проворчал Бурба, когда выглянуло солнце.

Но грязь так и не успела высохнуть. Они только-только выехали из Коломны. И их колонна еле ползла из-за тяжелых и неуклюжих колымаг. Тащились они медленно, ужасно медленно, вот-вот, казалось, опрокинутся. И все окажутся в грязи… А в колымагах охи, ахи, вскрики!.. Вот дернула четвёрка, пара в паре, крутых тяжеловесов-битюгов, и выхватила колымагу из грязи… За ней пошла другая…

Больше в этот день приключений у них не было.

К Михайлову они подошли уже поздно вечером. Михайлов – городишко небольшой. И крепость тоже есть, стоит над речкой Проней, на правом берегу её, изрезанном глубокими оврагами. Да нет же! Тут одна лишь крепость, и рвом обнесена. В окружности будет саженей триста. Посада нет ещё. Здесь жили лишь одни стрельцы и пушкари для обороны с этой стороны рубежей от степняков.

Возки и колымаги вошли в крепость, за высокие кирпичные стены. Крепостной двор оказался обширным. На нём стояли обычные строения: зелейный погреб, воеводская изба, церквушка, уже ветхая, а возле неё – тюремная каморка, как раз напротив приказной избы и воеводской. Вот там-то, подле воеводских хором, остановились колымаги и телеги с царским барахлом.

– Живей, живее! – стал подгонять дворовых холопов Звенигородский.

Он, князь Семён, после убийства Димитрия не решился на разрыв с двором Марины. Так и таскается до сих пор за ним.

Стали разгружать вещи царицы. В воеводскую избу понесли вьюки, какие-то сундуки, затем пошли короба. Всё это поднимали на второй ярус хоромины, где уже были отведены комнаты для царицы. Все суетились, уже в темноте. И всё тащили и тащили куда-то в дом. И там всё это исчезало, как будто хоромина, её пустое нутро, заглатывала всё.

* * *

Встав утром и приведя себя в порядок после завтрака, Марина осмотрела свои новые хоромы.

Воеводский двор, точнее, сама хоромина, была срублена из многих теремов, соединяющихся между собой переходами, крытыми для защиты от дождя и снега.

Так, бесцельно бродившую, как казалось со стороны, её и встретил Заруцкий. Он направлялся к ней, чтобы сообщить ей, что он завтра же собирается разослать по всем рязанским городам воззвание от её имени и имени царевича Ивана Дмитриевича. В нём, в воззвании, он будет требовать признать её власть и выслать на подмогу ей казну, собрав её с кабацких и иных государевых откупов. Он понимал, что нельзя терять время сейчас, когда ещё мало кто знает о последних событиях под Москвой. И дело признания царевичем сына Марины пройдёт успешно и широко.

– Государыня, – начал он, когда сел за стол вместе с ней в большой воеводской палате. – До зимы нужно взять целовальные грамоты со всех городов здесь, на Рязани. Там, в Рязани-то, воеводой Михаил Бутурлин… А ведь он когда-то целовал крест тебе, на верность! Вот возьмём Рязань, тогда и вся волость будет наша. Сначала сходим до Пронска, затем двинемся на Ряжск. Повоюем их, если не признают тебя. Тогда и до Почерников недалеко…

Он встал из-за стола и прошёл до двери, выглянул в коридор, позвал казака, стоявшего там:

– Сбегай за Петькой Евдокимовым!