Преодоление

"Здравствуйте, побратимы и товарищи мои". Сохатый сел на скамейку и в который уже раз стал не торопясь читать надписи: воинское звание, фамилия, имя; отчество, стараясь запомнить. Подумал, что можно было бы, наверное, обойтись и без упоминания воинского звания - оно читается на погонах. Бюст и только фамилия, имя, отчество в ряду себе подобных в этом пантеоне под северным небом выглядели бы куда более значительно - полнее выражая общую воинскую суть этих людей - их молодость, беззаветное служение Родине, ненависть к врагу и презрение к смерти. Генерал многих из этого ряда знал лично, помнил, кто из них жив, а кто погиб, но не делал сейчас между ними различия, считая, что герои живут до тех пор, пока их помнят. А их помнили!…

Если деревья уходят корнями в землю, то портреты этих людей уходили в их прошлое, и Иван Анисимович смотрел в их прошлое, как в зеркало на самого себя. Он читал надписи вслух, не торопясь, а думал о войне: "На всех фронтах было трудно. Ни одному Золотая Звезда не досталась случайно. Каждый бой у любого из нас мог оказаться последним. Но вам, ребята, все же было труднее, чем многим". Сохатый представил себя на штурмовике над леденеющим морем далеко от земли, потом над метельной тундрой и ее летними болотами, над гранитными обрывами скал и непроходимой черной тайгой… Любая вынужденная посадка или прыжок с парашютом, думал он, пустячное ранение превращали здесь жизнь в призрачное понятие. Парашют, лодчонка и спасательный жилет, если успеешь их надуть в ледяной воде, да и вся одежда - не для этого моря. И подтверждением тому судьба подполковника Сафонова утонул на глазах английского конвоя: не подошли, не подобрали союзнички… И все же вы летали, воевали беззаветно, самоотречение! - Сохатый поднялся. - Хорошо, что вас помнят! Это нужно не мертвым. Это нужно и очень важно для живых!…"

Теперь можно и к "Алеше".

Серпантин дороги, оставив ниже себя город, вывел автомобиль на сопку. Сохатый вышел из машины метров за пятьсот от макушки горы, чтобы, поднимаясь по тропе, вначале охватить взглядом весь памятник, а уж потом, подойдя ближе, понять частности. Винтовым нарезом тропы Иван Анисимович поднимался вверх. И по мере его восхождения "Алеша" немного как бы поворачивался и вырастал. Вначале была видна голова в каске, потом показались плечи, и наконец памятник открылся полностью.

- Здравствуй, Алеша! Как тебе тут, на вечном посту? Извини, что я нарушаю твой покой и гордое одиночество.

Нет, я ошибся, подумалось Ивану Анисимовичу. Ты никогда не бываешь одинок на своей сопке, прикрывающей город и порт от буйных северных ветров. Люди, живущие на этой земле, постоянно приходят к тебе и благодарят, как умеют. Приходят, приносят цветы, смотрят вместе с тобой в сиреневую даль, думая об отгремевших боях, о сегодняшнем дне и планах на будущее, гладят зенитные пушки, оставшиеся здесь еще с лихолетья. Сколько должно было дотронуться рук до стали их стволов, чтобы металл отполировать до блеска… Наверное, ты знаешь, но мне трудно представить, сколько людей благодарны тебе.

"Так или иначе, Алеша, но все мы, живущие, связаны с прошлой войной!… Война могла застать человека в пеленках, она могла застать его в утробе матери, но она все равно коснулась его - все, происходящее в мире, не проходит мимо, а так или иначе проходит через человеческое сердце, через наши сердца.

Великая Отечественная вросла в нас, в нашу жизнь, жизнь наших отцов и матерей, жизни наших детей.

Ты, Алеша, не монумент. Ты - вечный гражданин, солдат, соединяешь нас с прошлым не только своим присутствием. Перед тобой не только город и сопки, залив и пришедшие поклониться тебе люди. У ног твоих надгробная плита памяти о всех погибших на Кольской земле в Отечественную. Память, признательность и глубочайшая благодарность живых светятся здесь трепетным цветком вечного огня, который сейчас, в полном безветрии, в великолепии рассеянного в небе света горит, как негасимый факел истории".

Иван Анисимович прикрыл глаза, стараясь представить "Алешу" и вечный огонь в полярную ветреную ночь. В насквозь пронизывающей вьюге для живущих в городе, для приходящих и уходящих судов вечный огонь увиделся ему, как маяк, который не только светил, указывая путь, но и согревал надеждой каждого, встретившегося на жизненной дороге с препятствиями, породившими неуверенность, сомнения. В темной ночи вечный огонь виделся Сохатому олицетворением людской доблести, сломавшей хребет черному злу во имя справедливости и счастья живущих.

"Видя тебя, Алеша, в ночном небе, - подумал Сохатый, - многие, наверное, словно бы слышат твой грубоватый от мороза голос: "Люди! Помните!"

Иван Анисимович подходит совсем близко к памятнику и вновь убеждается, что война не забыта. На теплом мраморе надгробия лежат живые цветы. Цветы здешние и цветы южные. Особняком лежат нежные чайные розы. Но почему-то повязанные зеленой лентой.