Преодоление

С батюшкой мы земляки и дружим уже несколько лет. Его семья живет в столице, дети выросли, а служит он здесь же, совсем недалеко от нас в глухой деревеньке. В воскресенье отслужит и возвращается домой к своим. В Москве у него куча дел. По старой памяти окормляет тех, с кем раньше служил, а через стариков знакомится с молодыми офицерами. Бывает, привозит их к нам на службы. Батюшка сам большой, грузный, такими часто становятся входящие в возраст бывшие спортсмены. Настоящий русский богатырь в окружении молодых ребят, таких же огромных и сильных.

Однажды пожаловался мне:

– Не знаю, бать, что и делать. Молодежь у нас во дворе ведет себя отвратительно, пьют, по ночам дебоширят. А тут повадились мне вслед про попов всякие гадости кричать. Понятно, что при желании мог бы их и наказать, но я же священник. И они знают, что я священник. Вот и надо мне их как-то на место поставить, и против Церкви не озлобить.

Я на его тревогу особо внимания не обратил и перевел его слова в шутку, посмеялись мы с ним и забыли. Знать бы тогда чем закончится эта история. Однажды шли они с женой по двору, и в этот момент снова кто-то из пацанов, разухабившись отпустил сальную шутку в адрес матушки. Отец Виктор уже не смог молчать и отчитал соседскую молодежь, пригрозив пожаловаться участковому.

Батюшка припугнул ребят милицией, да и забыл об этом столкновении по своей незлобивости, а пацаны не забыли. Неделю они выслеживали священника, и в момент, когда он вечером ставил в гараж машину, подкрались к нему со спины.

– Я слышал, – рассказывал потом отец Виктор, – как в темноте сзади кто-то ко мне идет, и не обернулся. Ты понимаешь, может, первый раз в своей жизни позволил себе такую роскошь. Он идет, а у меня радость, что не чувствую в человеке врага, доверяюсь ему, значит, душа-таки исцеляется!

Кто объяснит, почему мой друг среагировал в последнюю секунду перед ударом. Как он понял, что это необходимо сделать? Наверное, сказался многолетний боевой опыт, и он успел защититься рукой. Заточка должна была войти в живот, но только пробила руку насквозь и застряла в костях ладони.

Истекая кровью, батюшка снова сел за руль и добрался до ближайшей больницы. Из-за грязи на заточке рука распухла до самого локтя и болела нестерпимо. В больнице он ждал пока его примут, потом, пока придет врач, оказавшийся не хирургом, а терапевтом. После перевязки он вернулся в машину и набрал мой номер:

– Бать, ты бы знал, я сегодня самый счастливый человек на свете! Я снова способен доверять людям, всех прощать и всех любить. Бать, только это так… больно!

Маргиналы

К знакомым приехал погостить сын. Событие, в общем-то, заурядное, если бы не тот факт, что приехал он из Германии, первый раз за двенадцать лет после эмиграции. Парень сам русский, но был женат на немке. Уже перебравшись на историческую родину, немецкая жена от него ушла, и теперь он живет один. Стал немецким гражданином, и, не проработав в Германии ни одного дня, все эти годы живет на пособие по безработице. И неплохо живет, во всяком случае, домой возвращаться не собирается.

К нам он приехал на две недели, но уже через несколько дней, громко хлопнув дверью, умчался назад в Европу. Дело все в том, что долгожданный сыновний приезд почти совпал с событиями пятидневной российско-грузинской войны. И приехал он к отцу с матерью уже отравленным западной пропагандой. И вместо того, чтобы жарить на природе шашлыки и пить домашнюю наливку, все эти дни в их доме шли дебаты по грузинской проблеме.

Уже садясь в такси, сын Ваня в сердцах выкрикнул:

– Узколобые фанатики! Мне с вами здесь душно, домой, домой на родину в Европу!

Помню, когда его мать, поминутно всхлипывая, рассказывала мне эту историю, я подумал: «Счастливый парень, нашел себе новую родину и не жалеет о прежней. А у меня так ничего и не вышло. И хотя я в России живу уже дольше, чем в Беларуси, а все никак не могу осознать себя русским».

Наверное, это потому, что в те годы, по сути, никто никуда и не уезжал, мы жили в едином Союзе, и переехать из Гродно в Подмосковье, было все одно, что перебраться из Курска в Орел. Поначалу я хотел вернуться назад, но женился и остался. Через несколько лет вновь было пытался переехать в Беларусь, да жене климат не подошел. Потом Союз распался, появились новые отдельные государства, разные деньги, разные паспорта. И расстояние между мной и моей родиной увеличивалось все больше и больше. «Странно, – думалось мне, – какая разница, где жить – здесь, или там? Везде на одном языке говорят. А вот, подишь ты, засела где-то там, глубоко в тебе детская память и те давние чувства, надежды, а еще память о родителях, которые были тогда молодыми. И ничего ты с ней не поделаешь».