Преодоление

У Бека те же действия в тех же картинах. Рабочие бригады Карцева то и дело наведывались к соседу, ревниво поглядывая и вынюхивая, не попал ли тот, не дай бог, раньше их! Нетерпеливый Шалонов крякал от досады и принимался въедливо изводить своего помощника Маркела историями о всяческих бедах, которые непременно поразят вахту из-за его нерасторопности.

Середавин к тому времени поправился. Правда, рука и нога потеряли прежнюю силу и левый глаз стал косить — в общем, болезнь заметно изменила его внешность. Но разве сравнишь это с теми разительными изменениями, которые произошли в характере его и в поведении! Еще раз аукнулась ему судьба: на буровую его не послали, назначили мастером-наставником консультировать все бригады конторы, и стал он нажимать и требовать так, что старое слетело с него, как труха, сдунутая свежим степняком.

Знакомая кобыла Кукуруза опять перешла в его личное распоряжение. Не расставаясь с палкой, наставник ковылял по буровым, появляясь внезапно и неизвестно откуда в местах, где его менее всего ожидали. Казалось, ничто не могло укрыться от бдительного глаза дошлого наставника. Его стали побаиваться больше, чем самого директора. За короткое время знаменитый ловкач и деляга превратился в настоящую грозу. В грозу, но вместе с тем и верную надежду мастеров. Его советы и подсказки — всегда неожиданные и своеобразные — изумляли мудрой простотой, которая обычно приходит вместе с накоплением глубоких практических званий.

Среди степных ветров лицо Середавина утратило больничную бледность и сделалось похожим на циферблат самых древних часов, что висели у него посреди стены на самом почетном месте.

Чаще всего Середавина видели в бригаде Карцева — то колдующим возле наклонной скважины, то спорящим с топографом. Хвалынский, встречая его на аварийной буровой, спрашивал одно и то же:

— Ну как, старая гвардия, попадете в «яблочко» или за «молоком» пошлете турбобур?

— Смотря что считать «яблочком», — отвечал наставник уклончиво.

— Съездили б вы лучше на курорт, Петр Матвеич.

— За мной должок, Петр Павлович… Уж вытолкаете на пенсию, тогда постоянно пропишусь на курортах…

— Вот вы опять за свое! С вашей хворобой шутить нельзя.

— Ничего, кто не утонул, того не повесят…

— Я же вижу, как трудно вам передвигаться!

— А Кукуруза? Я использую кобылу.

— Он использует кобылу! — хохотали бурильщики.

Однажды вахта Шалонова закусывала в будке горячей картошкой с солеными помидорами, добытыми предприимчивым бурильщиком у своей симпатии, восемнадцатилетней дочки председателя Кирюшкинского колхоза. В центре стола, как обычно, возвышался видавший виды алюминиевый чайник, испещренный фамилиями бывших мастеров. Крупнее других поблескивала свеженацарапанная надпись: «Середавин — шевели мозгой!»

— Ах, и что за вкуснятина! — восклицал с восторгом Маркел, высасывая сочный красный помидор.

— Известно, губа у тебя не дура.

— Маловато. Еще бы парочку.

— Не надейся и не жди. И вообще, не помидорами, а тухлой капустой положено кормить таких работничков! Топчемся на одном месте, как… — роптал Шалонов, отправляя в рот последнюю картофелину.

Маркел посмотрел задумчиво на оставшуюся от помидора кожуру, вздохнул, затем и ее отправил в рот. Наблюдавший за ним искоса Шалонов несказанно возмутился, схватил в горсть картофельной шелухи, сунул ему под нос.

— На, лопай уж все, прорва непотребная! — шмякнул он очистками об пол, плюнул и, сдернув с гвоздя куртку, приказал: — Убери мне помещение, чтоб сияло! Культбудка это или свинюшник? Попривыкали… Валюх здесь нет, чтобы подметать за вами. Давай-давай, без пререканий! — пресек он попытку сопротивления со стороны Маркела и вышел на двор. За ним потянулись остальные. Маркел, вздыхая, выгреб за дверь кучу мусора, отправился следом.

С полудня ветер наволок на степь толстый слой серого тумана и, как бульдозерист в снегу, не рассчитавший мощи машины, сам же в нем увяз и выдохся.

Карцев приехал из Нефтедольска с технического совещания, заглянул на вышку к Шалонову и пошел отдохнуть в будку. Сунул под голову ватник, лег на жесткой лавке возле батареи отопления и уставился на репродукцию суриковской «Боярыни Морозовой», висевшую напротив. Уж который раз смотрел он и никак не мог сообразить, кого из знакомых напоминает ему тот мужчина с корзинкой, что стоит на картине позади юродивого. Особенно лицо и глаза. Казалось, вот только что видел где-то эти живые глаза! Не сообразив и на этот раз, Карцев задремал, но не прошло и получаса, как стукнула дверь и в будку влетел Шалонов. Потирая руки, крикнул с веселым азартом:

— А глинка-то у нас запу-зы-ри-лась!

— Да ну?! — вскочил с лавки Карцев.

Через минуту он был на месте. Посмотрел, приказал чуть приподнять инструмент, утяжелить раствор и промывать скважину, пока не прекратится газопроявление.

— Кажется, попали, — сказал с улыбкой он столпившимся рабочим. — Пойду звонить в контору.

Диспетчер передал, что директор со своим штатом немедленно выезжает на буровую. Карцев не удержался, чтоб не позвонить Беку, спросил:

— Ну как вы там, Иваныч, вкалываете?

— Вкалываем, раз вкололи в ствол.