Как полагается, после этих слов Цетка полезла к бабушке с лобызаниями, и тут я обратила внимание на ее слюнявый рот, перекошенный какой–то лукавой праведностью, напускной, наигранной добродетельностью. Мне бы не захотелось к ней прикасаться! Да и все ее лицо представляло собой театральную маску готовой расплакаться мученицы, но маска была откровенно фальшивой, гротескной. Неужели бабушка не видит, что она прикидывается раскаявшейся, а сама ни в чем не раскаялась, а только обманывает Бога? — подумала я. Старушки трижды поцеловались в губы, наклоняя головы крест–накрест, после чего Цетка успокоилась и со словами «Пошли вам Господи всего наилучшего» отошла от нас, побредя домой уставшей, старчески колышущейся походкой.
За воротами ей надо было поворачивать направо, ибо она жила недалеко от нас, на соседней улице, а бабушке — налево, в центр села. Несмотря на это моя бабушка чуть задержалась, поджидая, когда Цетка отойдет подальше. Бабушка деланно что–то искала в корзинке, которую держала в руках, потом в карманах своих многочисленных юбок, пока не достала дамский платочек, вышитый крестиком. Затем она оглянулась, увидела, что на нас уже никто не смотрит, сплюнула в сторону и вытерла губы после целования с Цеткой.
— Прости меня, Господи, что разговаривала с этой паскудой, — бабушка перекрестилась, оборотясь к церкви. — Да еще прощения у такой гадюки просила ни за что.
Собственно после этого и возник разговор, которого я ждала. Я увидела, что бабушка Цетку не любит. Видимо, Цетка была здорово виновата и бабушка ничего ей не простила, но традиция есть традиция — надо было облегчить душу кающейся.
— Бабушка, а она притворялась, — сказала я, подергав бабушку за подол.
— Я видела, деточка, не волнуйся.
Спросить о том, в чем Цетка каялась и за что винилась, я тогда не сообразила. Впрочем, к бабушке Саше в селе все относились с большим почтением, и я с привычностью воспринимала любые знаки благосклонного внимания к ней. Почему бы и не попросить у нее прощения в Прощеное воскресенье? Правду об этом случае мне позже рассказал папа, а бабушка лишь уточнила кое–какие детали. В книге об отце я расскажу об этом[24]
.— А людей тоже Бог сотворил? — спросила я тогда, улучив момент бабушкиного передыха после вытирания Цеткиных слюней.
— Конечно.
— Почему же их не надо так любить, как деревья?
— Ну они же не деревья.
— А как их надо любить?
— Мы уже говорили об этом. Забыла? Людей нельзя приравнивать ни к животным, ни тем более к растениям.
— Не забыла, — упрямо твердила я. — Но не все поняла.
— А что еще непонятно? — бабушка была явно взволнована сценой, устроенной ей возле церкви, и я даже радовалась, что могу немного отвлечь ее разговором.
— Ну я не буду продавать людей, как делали поляки. Так зачем мне любить их?
— Но ты себя жалеешь? Моешь, кормишь, оберегаешь от холода и болезней. Да?
— Меня родители кормят, — уточнила я. — А моет мама.
— Но ты не делаешь себе плохого! Ты себя не держишь раздетой на морозе, не ранишь ножом, не вырываешь себе волосы. Или как?
— Нет, не вырываю волосы…
— Вот и к людям надо так относиться, как к себе — бережно.
— А я не поняла, — после паузы, наполненной бабушкиной задумчивостью, упрямо сказала я.
— Что?
— В чем отличие?
— А-а… правильно, тут есть различия, — сказала бабушка. — Скажи, что тебе сделало абрикосовое дерево, когда ты сломала ветку?
— Ничего.
— А что тебе сделал бы любой человек, если бы ты попыталась открутить ему нос или руку?
Я засмеялась:
— Побил бы. Во всяком случае я Женьке дала в глаз, когда он меня дергал за косы.
— Вот! Теперь ты видишь, что человек умеет за себя постоять. Именно поэтому к ближнему нужно относиться как к самому себе, чтобы не навлекать на себя его гнев. Даже Бог не относится к человеку плохо, ведь Он беззащитен перед ним, опасается его.
— Поэтому Его, Бога, мы должны всецело любить и беречь?
— Именно поэтому.
— Значит, надо любить ближнего, чтобы не получать сдачи? — уточнила я.
— Да, — бабушка рассмеялась, что с нею случалось редко. — Ты точно подметила, только в Святом Писании сказано такими словами: «И заповедал нам Господь исполнять все эти установления, чтобы мы боялись Господа, Бога нашего, чтобы хорошо было нам во все дни, как и теперь».
— Мне не нравится бояться.
— Это слово означает не страх, а благоговение, — объяснила бабушка. — Ты же своих родителей не боишься?
— Нет, они хорошие.
— И ты их за этого уважаешь и слушаешься, да?
— Да.
— Бог, как ты убедилась, тоже хороший. Его тоже надо уважать и слушаться. Просто раньше слова «благоговение» не было, и его заменили другим, немного неудачным словом — «бояться».
— И тогда все будет хорошо, — сказала я и вздохнула.
— Да, если слушаться и почитать старших, уважать ровесников и защищать младших, беречь природу, то всегда все будет хорошо.