— Ну–ка пошел вон отсюда! — закричала я, но пес только высунул язык и задышал чаще, не двигаясь с места.
— Что там такое? — спросила Александра.
— Какой–то пес разлегся и не хочет вставать.
Не желая прикасаться к бездомному животному, я крепче нажала на дверь и отодвинула его в сторону. Мы вышли и направились вниз. На удивление, пес встал и тяжело заковылял следом.
— С каких пор у вас по подъезду шляются бродячие собаки? — спросил Василий.
— Раньше такого не случалось. Никогда! Странно, — сказала я, оглядываясь на неожиданно появившееся животное. — К тому же он очень старый и слабый. Гляньте, еле идет. Как он вообще смог влезть на третий этаж высокого довоенного дома?
Мы вышли на улицу, пес — за нами. Причем он реагировал на наше поведение, и когда мы начали прощаться с садящимися в машину гостями, пожимать им руки и целовать в щеки, дружелюбно завилял хвостом и скопировал наши действия — ткнул их носом.
— Надо меньше прикармливать всяких приблуд, — буркнул Василий, струшивая с брюк соринки от прикосновения пса.
— Никто не прикармливает. Я его вообще впервые вижу.
Гости уехали, а мы с Юрой направились в подъезд. Кажется, пес взял тот же курс, но мы его больше не замечали.
Пес этот оставался в нашем подъезде и на следующий день и на последующий, казалось, он просто поселился тут. Неизвестно, где он питался, пил воду, мы его не подкармливали, соседи — кажется, тоже. Он был словно бесплотный и не оставлял после себя никаких следов.
Каждое утро, идя на работу, мы находили его под дверью, потом он плелся за нами на улицу. По окончании рабочего дня все повторялось в обратном порядке: пес встречал нас у ворот и провожал до подъезда, а дальше мы не наблюдали за ним. Так прошла неделя, наставали выходные дни.
В пятницу после работы мы решили наведаться в свою квартиру на Комсомольской улице, проветрить ее после похорон, привести в порядок вещи, оставшиеся от свекрови. Их было немного — постельное белье и кухонная утварь. Ее носильные вещи мы раздали соседям, а несколько золотых изделий поделили с Юриным братом, приезжавшим на похороны. И все же повозиться еще было с чем.
С улицы в наш двор вела арка длинной ровно на ширину дома. На повороте в нее нас встретила Зинаида Сергеевна, соседка из квартиры напротив, с новой собачкой на поводке. Она недавно потеряла многолетнюю любимицу, и первое время тосковала по ней, но вот, оказывается, нашла замену. Однако, как мы увидели, оставалась угрюмой и даже что–то зло бубнила себе под нос, хотя заметив нас, заулыбалась.
— У вас новая воспитанница? — спросила я.
— Да, — певуче подтвердила Зинаида Сергеевна. — Только теперь это мальчик.
— А что так? Разочаровались в девочках?
— Хлопотно. Вы же знаете, к нам в подъезд иногда заглядывали песики, привлеченные запахами моей бедной Матюши.
— Да–да, — припомнила я, что несколько раз встречала таких кавалеров, впрочем, достаточно аккуратных и тихих, — забавные зверушки приходили, вежливые, уважительные.
— Вот вы говорите, что забавные, а меня соседки ругали за них. Надоело, знаете, ведь неприятно это.
— Зачем же ругать? Песики отличались хорошими манерами, почти по–человечески понимали ситуацию.
— А нынче какой–то песик поселился на вашем коврике. И опять перед соседками я виновата. Я им говорю, что у меня мальчик и к нам теперь гости не приходят, но разве их переубедишь. Вот сидит эта Дунька на лавочке и ругается.
Я насторожилась, услышав слова «песик поселился на вашем коврике», быстро распрощалась с Зинаидой Сергеевной и поспешила во двор. Юра тоже обратил внимание на эти слова, но только тяжело вздохнул.
На лавочке, испокон веку стоящей напротив подъезда, дышала вечерней прохладой Евдокия Георгиевна, негласная распорядительница двора и наша соседка с первого этажа. Она тоже была в подавленном настроении, поэтому Юра поспешил в подъезд, а я присела рядом с нею.
— Чем вы расстроены? Кажется, теперь уже лето, пора улыбаться и радоваться, — сказала я.
— Ты встретила нащу матильду? — спросила Евдокия Георгиевна, не обращая внимания на мою вежливость.
— Да, и тоже расстроенную.
— Это я на нее накричала.
— За что?
— Ну представь — прикармливает собаку у себя на площадке. Та, значит, устроилась спать на вашем ковре, а эта миски рядом поставила, обеды ей мечет. Грязь теперь вокруг вашей двери, вонище. Она же и сама не моется, не то, что горшки после своих собак ополоснуть. Так я должна молчать? Вот и злюсь. Сейчас пса выкинула, а ей разгон устроила, заставила грязь убрать. Пусть обижается, не слиняет.
— Думаю, что вины Зинаиды Сергеевны тут не так много, как кажется.
— Ага, ты еще за нее заступайся! — рассердилась Евдокия Георгиевна. — Лучше пойди под своей дверью убери, там и тебе работа осталась. Увидишь — не порадуешься.