Преодоление: Роман и повесть

— Зачем? Проще оклеветать ближнего! — сказал он, вкладывая в ответ предельный сарказм. Помолчал и уже по–другому, просительно молвил: — Помоги мне прикончить поганое дело.

— Чем же я помогу? — удивился Карцев.

— Забери от прокурора, а заодно и в областной газете мои письма, пока не дали им ходу, — дрогнувшим голосом попросил Середавин.

— А… сами вы почему…

— Не доеду я, окочурюсь. Кого мне еще просить? — И, выругавшись, он ударил себя здоровой рукой по бедру. — Что ни ночь, то сон вижу. Подохнуть лучше, чем зреть такое! Ты видал паука каракута? Нет? В пустыне водится. Пожирает все, что ни попадется ему в лапы, а первым делом того, кто сделал ему добро… Не успею уснуть, как вот он: огромный, во всю комнату, шевелится, щелкает челюстями… И я вижу во сне, что он — это я… — Губы Середавина дрожали, глаза смотрели почти враждебно.

— Ерунда! — сказал Карцев. — Плюньте на сны, не придавайте значения.

— Плюну, если выполнишь мою просьбу. Тебе одному поверят.

— Почему?

— Потому, что меня ты любишь, как собака палку… Расскажи им все, как есть. О тебе в письмах нет ни слова.

— Весьма вам признателен, —усмехнулся Карцев криво.

В глазах Середавина мелькнуло паническое выражение и тут же погасло. Карцев сидел, раздумывая, чуть покачиваясь с боку на бок.

Нет, он не мог умыть руки, не мог допустить, чтобы на честных людей пала тень!

— Ладно, — сказал Карцев, — я согласен.

Середавин засопел, поспешно схватился за ручку. Пока он писал новое письмо в Нагорное, лицо его светлело и становилось почти приятным. Спустя полчаса Карцев звонил Хвалынскому. Крайне важные обстоятельства личного порядка задерживают его в Нефтедольске. На буровую сможет явиться только завтра в ночную смену. Указания по работе он передаст вахтам письменно.

Из Нагорного Карцев вернулся на другой день вечером. Забежал в усадьбу конторы и, вытребовав у недовольного диспетчера машину, помчал на буровую. По пути заскочил на минутку к Середавину и вручил ему пакет с письмами. О миссии своей в Нагорное не обмолвился никому ни словом. О содержании писем — тем более…

Укрощение голубого чудища

Бурильщикам стали уже сниться приборы подземной ориентировки: всякие инклинометры, компасные сетки, зубочки отклонителей…

Проходка наклонной — что полет в плотных облаках: ни своим глазам, ни рукам, ни чутью не верь, верь приборам. Закон!

Отбушевали лютые вьюги, отмахали бешено крыльями метели, почернели, спрессовались сугробы, с застрех на солнцепеке повисли мутные сосульки. Пора бы уж зиме сдать свои позиции, но старики пророчили в этом году затяжку. И точно: покрывшиеся клейким лаком тополиные почки поблекли, и ворохнувшаяся было полная вольных сил земля опять задубела. Господствующий ветер из «гнилого угла» приносил не тепло, а холодный, продирающий до костей косохлест и слякоть. А когда не было дождя, легкий морозец стеклил лужи, хрупко потрескивающие под каблуками. Казалось, промозглая, удручающая погода будет стоять вечно, как и фонтан Венеры, выбрасывающий с буранным ревом я свистом неисчислимые кубометры газа. Кучерявый шпиль его в лунном свете переливался серебряной пылью.

Гибельное место. Ни журавль вблизи не курлыкает, ни утиная стая не пролетит: тянутся все стороной на раздольные волжские поймы.

Лишь спустя недели две погожим мартовским днем Карцев сказал наконец долгожданное «стоп». По расчетам топографа, между наклонной и фонтанирующей скважинами осталось несколько метров. Суровая зима не принесла буровикам новых неприятностей. Дойдя до указанной Середавиным опасной зоны газопроницаемых песков, Карцев и Бек укрепили окважины обсадными трубами и сделали надежную цементную изоляцию. Теперь предстояла работа, которую можно сравнить отдаленно с действиями бестолковой медсестры: ее заставили взять кровь из вены больного, а специалистка тычет–тычет иглой шприца — точно в «кошки–мышки» играет с юркой веной, а попасть не попадет.

Новые приемы работы напомнили Карцеву один смешной случай. Как‑то в его полку был объявлен медицинский осмотр летного состава. Накануне Карцев отмечал день рождения товарища и довольно крепко подвыпил. Врач заставил его для проверки точности глазомера попасть десять раз острием карандаша в одну точку. То‑то хохота было, когда «точку» едва прикрыли спичечной коробкой…

. Сейчас такой «точкой» являлась фонтанирующая скважина, а острием — турбобур. Опустят в забой, пробурят метров десять цементной пробки в направлении фонтанирующей скважины, не попадут и тащат инструмент наверх. Заливочный агрегат заглушает пробуренную дыру порцией цемента, а бурильщики тем часом предаются длиннейшему перекуру с «добором», ждут, пока затвердеет пробка.

На следующие сутки все повторялось сызнова: бурильщик поворачивал на зубок отклонитель турбобура, опускал инструмент в скважину и бурил короткие и трудные метры.