Преодоление земного притяжения

…Было это весной 1923 года, где-то в конце мая. Я, тогда еще совсем юнец, работал фотографом в ОКС — общество культурной связи с заграницей. И это наше общество выступило инициатором очередного антирелигиозного диспута. Пригласили самого наркома просвещения Луначарского, оппонентом его должен был выступать очень известный деятель Церкви митрополит Александр Введенский. Местом их словесной дуэли выбрали Политехнический музей. Темой диспута, как сейчас помню, была только что вышедшая во Франции книга Анри Барбюса «Иисус против Христа». Луначарский выступал первым, говорил он легко и свободно в тоне светской беседы, пересыпая свою речь анекдотами, остротами, не повышая голоса, без жестикуляций и пафоса. Произношение слов на иностранный манер, таких как «режиссер», «мебель», завершало впечатление высококультурного человека-европейца, — дядя Яша отхлебнул кофе из чашечки, причмокнув губами, как-то задумчиво произнес: — Да, сегодняшние министры так выступать не смогут, — он еще раз отхлебнул кофе и стал прикуривать сигарету, долго чиркая зажигалкой. Наконец, прикурив, продолжил:

— Введенский начал в том же тоне. Однако в середине речи, когда он заговорил о главе в книге под названием «Кто-то прошел!», произошел какой-то перелом. Речь Введенского стала прерывистой, трепетной, нервной. Он взволнованно говорил нам о шагах, которые отдаются в нашем сердце. Невольно какое-то волнение охватило и нас, слушающих. «Кто-то прошел, кто-то прошел! Разве не слышите вы, что кто-то прошел?» — вопрошал нас митрополит, как бы пораженный внезапным видением и как бы сам прислушиваясь к чему-то. Мы, сидящие в зале, начали ерзать на стульях и беспокойно переглядываться, где-то послышались приглушенные рыдания. Но оратор, по-видимому, уже ничего не слышал и не видел. Продолжая говорить о Христе как о единственной светящейся точке в истории, он доказывал нам, что без Христа все в мире бессмысленно, хаотично, не нужно. «Мир без Христа, — говорил он, — это уродливая карусель отвратительных масок, лишь один клубок свивающихся в конвульсиях тел». Рисуя перед нами картину необузданных человеческих страстей, от которых содрогаются небо и земля, и как бы сам пугаясь ее, он лихорадочно восклицал: «Но все же кто-то прошел! Кто-то прошел! Разве вы не слышите, что кто-то прошел! Ведь нельзя же жить, если никто не прошел!» Конец речи митрополита просто потряс весь зал: «Кто-то — это Христос, — вещал он, — Вечный, живой, Сияющий в нетленной красоте, Единый, Кто указывает человеку истинный путь». Надо сказать, Андрюша, что аплодировали все: православные и старообрядцы, сектанты и свободомыслящие интеллигенты, и атеисты.

— Вы тоже, дядя Яша?

— А как же, я тогда моложе тебя был. На меня речь произвела сильное впечатление, я даже несколько раз перечитал ее стенограмму, а потом стал подумывать о крещении в Церкви да так и не решился.

— Я тоже некрещеный, — признался Андрей.

— Нашел чем хвастаться, сейчас таких много. Я-то хоть обрезанный, правда, в синагогу не хожу, да и верующим себя не считаю. Хотя, кто его знает, наверное, что-то есть наверху, кто-то нами управляет.

— Да бросьте Вы, дядя Яша, незнание законов природы породило идею Божества.

— Так-то оно так, только вот чего-то я не вижу, чтобы современное познание законов природы уничтожило бы в людях эту идею, — подытожил разговор дядя Яша, прощаясь с Андреем.

Всю дорогу в поезде Андрей обдумывал встречу со священником. Что он мог о них знать? Сказка Пушкина «О попе и о работнике его Балде», пожалуй, и все — подытожил он свои раздумья. Заваливаясь спать на верхнюю полку, решил, что утро вечера мудренее. Утром, выйдя на станции в Чертыхино, сразу пошел в райисполком. Там его принял зампредрайисполкома. Глянул на корреспондентское удостоверение и, узнав, по какому вопросу Андрей приехал, сразу принял кислое выражение лица.

— Что же получается, Андрей Николаевич, теперь нас на весь Советский Союз ославлять? А я же с самого начала был против решения комиссии, так нет, не послушали.

— Какого решения? — не понял Андрей.