Преодоление земного притяжения

— А у меня не получается всю службу отстоять. С Богом-то примирился, а к храму привыкнуть пока еще не могу.

— Как, то есть, примирились? — не понял Полетаев.

— В том смысле, что я раньше в Него не верил, то есть атеистом был, сами понимаете — физико-математический факультет, а теперь поверил в Бога, значит, примирился.

— Что же Вас к этому подвигло, супруга, наверное, повлияла? — заинтересовался Полетаев.

— Может, в чем-то и супруга, но серьезно задуматься над этим вопросом меня заставил мой коллега. Было это еще в советские времена, у нас один молодой талантливый физик вдруг во всеуслышание объявил о своей вере в Бога и ушел в Церковь. Как-то мы с ним повстречались на улице, поздоровались и не знаем, о чем дальше говорить, аж неловко стало. Но он заговорил первым:

— Вас, наверное, Геннадий Петрович, удивил мой поступок?

Я говорю:

— Да, конечно, ведь не каждый день от нас физики уходят. Но почему, почему Вы верите в Бога?

— Почему? — переспросил он, глядя мне прямо в глаза. — А почему Вы в Него не верите?

Я растерялся, поняв, что не могу ему ответить ничего вразумительного. Вот тогда-то я серьезно и задумался над этим вопросом. Я ведь математик и прекрасно знаю, что как положительные, так и отрицательные суждения в одинаковой мере нуждаются в доказательстве.

— Но почему Вы пришли к заключению, что Бог существует? Ведь Вы же физик, в конце концов, — недоумевал Полетаев, — а физика — это наука, формирующая у нас представление о мире и материи.

— Правильно мыслите молодой человек, но мы не учитывали, что:

Физика — опасная наука,
Для материалистов не порука.
А еще нашла родного братика
Атомного века — математику,
И вдвоем они ведут дорогу
Прямо к Богу, —

торжественно произнес Геннадий Петрович, подняв указательный палец вверх.

— Это Вы сами сочинили?

— Не я, конечно, — засмеялся старый профессор, — но поверьте мне, это стихотворение отражает подлинные проблемы современного естествознания.

— А нас в школе убеждали, что вера в Бога появилась у первобытных людей от незнания законов природы, — как-то неуверенно произнес Полетаев.

— Хе-хе-хе, — сотрясался от смеха профессор, — не знаю, что там было в головах у этих дикарей, но точно знаю одно, что если мы даже будем знать все законы Вселенной и все в мире этими законами сможем объяснить и разъяснить, двух вещей с помощью науки мы объяснить никогда не сможем: первое — откуда появился этот самый мир, и второе — кто дал эти законы. Вот так-то, молодой человек. Вот и моя Ксения Александровна идет.

К ним направлялась очень милая, интеллигентная старушка в старомодной шляпе. Профессор представил их друг другу и, когда они поздоровались, она, пожимая Полетаеву руку, сказала, как будто обращалась к давнишнему знакомому:

— Милый Евгений Николаевич, Вас, наверное, мой супруг замучил стихами об опасной науке да рациональным доказательством бытия Божия? Поверьте, самые сильные доказательства не в области разума, а в сердце человека. Пойдите сами в храм и постарайтесь увидеть то, что невозможно увидеть глазами, и понять то, что невозможно понять разумом, и тогда Ваша жизнь изменится. Вы вдруг поймете, что до этого момента Вы не жили, а существовали.

Они попрощались с Полетаевым и пошли под одним зонтом вдоль набережной, о чем-то беседуя. Полетаев долго смотрел им вслед, затем решительно повернулся и пошел в храм.

Самара, октябрь 2002 г.

Отшельник поневоле

Посвящаю моему другу

наместнику Свято-Воскресенского

мужского монастыря г. Самары

игумену Серафиму (Глушакову)

Уже под утро отцу Никифору приснился странный сон, который можно даже назвать страшным. Ему снилось, что его отпевают. Но самое жуткое было не в этом — уж кому как не монаху помнить о своем последнем дне, — его ужаснуло то, что, находясь в гробу, он ясно сознавал, что жив, но не мог подать знать об этом братии своего монастыря. Он не мог пошевелить даже пальцем, да что там пальцем, веко над глазом он не мог приподнять. Вот это полное бессилие собственного тела и приводило его в ужас. И хотя он временами понимал, что это всего лишь сон, но другой стороной своего сознания содрогался от мысли, что сейчас его живым опустят в могилу и будут засыпать землей, а он ничего не может изменить.