Вернувшись, он, не раздеваясь, плюхнулся за клавесин и стал писать, не успевая подыгрывать себе левой рукой, но и правая еле удерживала перо. Но чернила кончились. Он силился позвать, чтоб принесли… и медленно сползал со стула на пол.
И правда, сколь ни гениальна месса Моцарта, она единственная во всем его творчестве носит отчетливый отпечаток влияния, и это влияние Баха.
Два солнца вместе не восходят над горизонтом нашей планеты!
О, если бы он знал об этом раньше! То его бы такого и не было.
Зато у нас их теперь оба: и Бах, и Моцарт.
Мы молчали, выжидая, кто первый.
— Вот вы в своей гипотезе утверждаете, что Моцарт ничего не ведал о старом Бахе… А как же его «Хорошо темперированный клавир»! Ведь именно после него Моцарт обретает совсем новое развитие, вплоть до собственной великой Мессы?
(Я и не знал, что она так хорошо стала разбираться в музыке.)
Виоло выглядел убитым.
— И правда, есть такое сочинение… как же я не учел! Это рушит сюжет.
— Ладно, — махнул рукой Уандей, — такой роман не под силу и Томасу Манну. Фаустус нашелся…
И мы решили все-таки одобрить не написание им именно этого романа и принять Виоло в действительные члены Клуба.
Только в том случае, постановили мы, если главным героем станет посредственный Сальери, а гениальный Моцарт станет второстепенным. Дольше всего мы, как всегда, обсуждали название. «Человек, который не слышал Баха» не прошел по целому ряду причин. Во-первых, длинновато и уже опровергнуто Гердой, во-вторых, из-за Честертона.[44] В-третьих (все аплодировали этому неожиданно тонкому замечанию Барли), в названии слишком раскрывается содержание произведения. Другое название, которое он тут же предложил — «Зрячее ухо» — было решительно отклонено Гердой, и я снова поверил в ее ко мне чувства: она хорошо знала, как долго и упорно я не пишу свой роман «Говорящее ухо». В конце концов, было принято решение, чтобы Виоло продолжил работу над названием.
Виоло выглядел окрыленным нашим решением, и мы были довольны.
Но ликовал он, не по тому поводу.