Преподаватель симметрии

Да не покажется нам мышление Варфоломея несколько высокомерным – у него был свой опыт. При взгляде сверху вниз, со своего энциклопедического Олимпа, на все наше земное копошение с древнейших, не то что дочеловеческих, но и догеологических времен, кое-что да покажется ясным… Например, карьерный спектр. Варфоломей слыл для себя великим прогнозистом. Опыт художественного редактора помогал… Глядя на фотографию вновь образованного кабинета, мало он интересовался центральной фигурой, выдвинутой историей вперед, а более присматривался к крайним, что слева, что справа. Это у них – свободное плечо, это они налегли с краев, выдавливая центральную фигуру, как пасту из тюбика, за пределы представительной фотографии. На десять лет вперед предугадывал Варфоломей: левый сместится вправо, а правый влево, в середине они столкнутся в предвыборной борьбе. Стоят незаметненько и скромненько, ничем как бы не отличаясь: левый помладше, правый постарше, а оба – помоложе; одеты одинаково, под центральную фигуру, а у левого, глядь, пиджачок невидимо в талии обужен, а брючки расклешены (или, напротив, в зависимости от поколения), тоже невидимо, но по последней моде, стрижечка тоже почти такая, а не совсем… правый же, наоборот, хотя и тоже не отличишь, незаметно тяготеет к моде уже миновавшей – пиджачок пошире, брюки поуже, – к правлению минувшему… Казалось бы, невыгодно, ан нет, повисят они вот так, в неудобной позе крайнего положения, в мертвой точке маятника, да и пойдут годика через два к центру, второй с краю, четвертый… все ускоряясь, пока не сшибутся лоб в лоб посередке. Знал кое-что Варфоломей и даже уже понимал. Да толку что…

Обходили его и слева и справа. Не годился ему его чистый опыт. Десять лет вкалывать за десятерых без повышения… Еще раз рассердился Варфоломей, еще раз взлетел прозрачным лифтом на вершину Олимпа, к Адамсу…

Изловил. В последний момент, на самом излете, с выражением предстоящего ланча на лице. Почти и не выказал Адамс своей досады – самообладание подвело: слишком тут же засветилось радушием его лицо, демократичности перебрал – засуетился. А кто такой Варфоломей, чтобы перед ним так суетиться? А – король. Он – соль земли. Он несвергаем и вечен. На нем вся энциклопедия, то есть весь мир, держится. А кто такой Адамс? А – тлен, прах, ничто. Прошел – и вот нет его. Знает свое место, трепещет перед Варфоломеем. Знает кошка… Испугался Адамс и сам не заметил, что испугался. Не так испугался, как Якобса, скажем, а иначе, страшнее испугался. Будто в лице Варфоломея светилось будущее: только взгляни в глаза – поймешь, что обречен, то есть что – уже… скоро… Поэтому Адамс и отводит глаза и не может видеть Варфоломея. Это ему только кажется, что он Варфоломея не переносит, а это он сам непереносим; это ему только кажется, что замешательство он умеет так ловко скрыть под личиной простоты, застенчивости и чуткости к подчиненному: не показать бы превосходство, только бы не задеть самолюбие… – всего лишь ему одному это и кажется. А все остальные, которые снизу, его видят. А быть видимыми для адамсов – смерть.

Увидел его Варфоломей – и Адамс тут же это понял (вот где чуткость! – в этом им не откажешь…) и – заоправдывался, заоправдывался: и туда он с прошением Варфоломея ходил, и к Самому обращался… он может и у секретарши справиться: она ему документ покажет… «Вот через месяц уж точно, – говорит Адамс, а сам уже и на лифте вниз съехал мысленно, и дверцу лимузина своего распахивает, и поджаренный хлебец русской икоркой смазывает… – Вы через месяц заходите ко мне, и я лично, снова, проконтролирую, сам. Доложу самому Полужану…» И нет Адамса – весь вышел.

«Ну до чего же точно! – восхитился Варфоломей. – Ну пенни в пенни, ну просто турок, и все тут, один к одному». Открытие это обрадовало Варфоломея неоспоримой точностью. Что турок, что Адамс – даром, что ли, сводил он их в один день! Вот, оказывается, почему… Потому что они – один человек. Вор и вор. Даже жесты те же и словечки – из одного текста. Только Вор получше будет. Почестнее. И теплотой согрелось сердце Варфоломея от воспоминания. Еще сильнее привязался он к придворному Вору.

И, только вернувшись на место, заняв свой трон, понял вдруг Варфоломей, как опять обошел его Адамс: куда турку с его шубой! Вор половинил, а Визирь – удваивал. Понял Варфоломей, сев на свой трон, что опять занял свое место. Это Адамс его поставил НА место. То есть халтурно наобещав, небрежно польстив – «Только вы… только с вашей квалификацией… на вас вся надежда… выручите, ради бога… (Вор, тот дьявола поминает, и то про себя, а этот – Бога – и не краснеет…) большая ответственность… только с вашим опытом и диапазоном…» – и всучил, и Варфоломей не заметил, что принял, и нахлобучил сверху на него, на него, загруженного по самое горло, нахлобучил сверху так, что теперь и по уши… всю работу по дополнительному тому!

Нет, силен еще Адамс; Адамс – все еще Адамс.