Преподаватель симметрии

Ему вспомнилась читанная в детстве мусульманская сказка, как одному юноше приснился сон: одновременно солнце и луна, – и как суфий истолковал ему это: будет у тебя две столь же прекрасных жены… и все так и случилось; когда юноша вырос, то вспомнил этот сон и возрадовался сбывшейся судьбе.

Так он висел на шатком мостике между гаснущим солнцем и торжествующей луной, измеряя расстояние между ними: между Лили и Марлен, между любовью и страстью.

И так, любуясь этим прекрасным равновесием, вспомнил он, что и не только у мусульман… но и в других религиях, кажется у иудеев, была чуть ли не обязанность для вдовца жениться на незамужней сестре. Нет! ничья смерть ему больше не подходила. «А вдруг в раю происходит неосуществленная (желанная) жизнь?.. и она-то и оказывается в воплощении (на практике) адом?? Запад становится Востоком, раб тираном, уродка красавицей, нищий богачом, сладострастник монахом… и наоборот. Равенство как возмездие».

И так, любуясь то на Восток, то на Запад, он почти упустил тот момент, когда солнце стало стремительно тонуть. Здесь, с высоты, оно не плющилось, а до самого конца оставалось круглым и тонуло буквально, как твердое тело. И – вмиг – его не стало.

Луна продолжала висеть как ни в чем не бывало.

«А вдруг они лесбиянки? – с детским сладким страхом воображал Урбино. – Марлен активная, а Лили пассивная?»

«Тогда мне проще…» – тут же корыстно сообразил он. Картина, что он – третий, на некоторое время развлекла и отвлекла его: стал представлять себе их вместе, будто увидел их с мачты, со стороны, как из окна… проходят, сцепились пальчиками… два цветочка. Сами собой стали складываться и стихи «Два цветка»…

Две подруги, Ада с Раей,
Как блондинка и брюнетка,
Юбку к блузке подбирая,
Опылялись перекрестно.

Перед зеркалом стоят
И себя в упор не видят —
Отражает каждый взгляд
Лишь подружку в лучшем виде.

«Странно, – подумал Урбино, – это именно стихи догадываются, а не я…»

Да, здесь все проще, когда ты на мачте. В буквальном смысле один, как перст.

Но становилось свежо, темнело, и записать стихи нечем…

Уже в сумерках кое-как он спустился. Он заперся у себя в каюте, вспоминал и записывал стихи: «Вот придет Марлен – на ней все и проверю…» Он ждал свою Луну, как когда-то, казалось уже давно, ждал Солнце. Но и Марлен не постучалась.

Время тянулось невыносимо, он не выдержал и спустился к ней. Луна освещала все очень ярко. Однако ее трюм был заперт. Он стучал, звал – она не откликнулась.

4. Бермуды

Над вымыслом слезами обольюсь…

Алекс Кэннон

Но и утром он нигде Марлен не нашел.

Он вышел на берег встретить восход и обдумать, что же ему теперь делать.

Солнце взошло вместе с приближающейся лодкой.

Он поймал себя на радости, но не от того, что это наконец Лили, а от того, что она хотя бы не застанет его с Марлен.

Он ожидал, что Лили перевезет мичман Хаппенен, и был в нем уверен.

Но не за себя. Он собирался проявить всяческую выдержку, но какую? Не более того.

И был весьма удивлен, когда увидел Лили в лодке одну, ловко подгребающую к берегу.

Смесь восторга и страха овладела им. Это была его Лили, только в мичманской пиратской повязке.

«Могла бы и снять… – криво подумал он. – Впрочем, не ожидала, что я подымусь в такую рань».

– А, это ты? – голос ее прозвучал настороженно и небрежно.

«Вот женское чутье!» – восхитился он и сказал:

– В каком смысле?

– В прямом. Ты совсем не соскучился. Видишь, мне тяжело? Помоги выгрузиться.

– А где мичман?.. – выдохнул он, крякая от тяжести канистры с керосином.

– Ах, Хаппенен? – голос ее прозвучал тревожно. – Он порывался меня перевезти, но я ему отказала.

– Что так? – Урбино был само безразличие.

– Марлен противопоказаны сейчас сильные эмоции.

– Значит, это ты о Марлен заботишься?

– Если бы они возобновили отношения, тут бы началось смертоубийство!

– Ты что, хочешь сказать… – Урбино понимал, что проговаривается, но не мог остановиться, – что Хаппенен не твой возлюбленный, а ее?!

– Та-ак!! – В голосе Лили появились нескрываемо грозные нотки. – Это она тебе наговорила? Значит, ты ее выпустил!

– Да нет, она сама.

– Сама??

– Сказала, что перегрызла цепь. Я решил, что это она так шутит… что ты ее выпустила на случай тайфуна, мало ли что, – Урбино уже барахтался в еще недоразоблаченной лжи, самых мутных волнах нашей человеческой природы. Вынырнул:

– Знаешь, какая главная задача нашего интеллекта?

– Ну?

– Не знать собственной природы.

– То есть правды? Ты не юли! Это ты про Марлен?

– Она вообще странная девушка…

– Странная? Девушка! – сорвалась как с цепи Лили. – Так ты спал с этой шлюхой! Да как ты мог… – рыдала она.

Слезы оказались главным аргументом. Тут Урбино уже нечем было крыть. Он пытался загладить свою вину буквально: приобнять, погладить… Она нехотя сопротивлялась, но ни за что не давала прикоснуться к своей голове, она дала ему пощечину.