По правилам, перед началом заседания совета награждали выдвинутых на поощрения преподавателей, выдавали доцентские корочки и прочее. А потом все, кто не входил в состав совета, со своими грамотами могли пойти восвояси. Как я и собиралась сделать, но увидела на коленях сидящей рядом женщины лист с повесткой заседания. Графа «Отчет проректоров по научной и методической деятельности» меня заинтересовала, и я решила остаться. Герман успел съездить домой и переодеться. Я с наслаждением и внутренним восторгом смотрела не него, при этом отмечая, как шепчутся о нем сидящие за мной женщины. Ларин, с его большим опытом работы с людьми и с навыками психолога, держал слушателей в напряжении: всем было интересно не только потому, что он новый человек в вузе. Его манера поведения, фигуры речи, уверенный голос делали свое дело. Г ерман по пунктам рассказывал о проведенной им за месяц работе. И даже я, знавшая его близко, была удивлена: он успел просто невероятно много сделать для нашего вуза. Всего месяц, а такие показатели: наукоемкость, увеличение уровня затрат на научные поездки, рост индекса Хирша (в основном за счет того, что наконец-то начали оцифровывать старые работы, написанные еще до того, как появилась вся эта система индекс-цитирования), университетский «Вестник» планировали начать регистрировать в базе «Scopus», поменяли около десятка внутренних положений и актов, что значительно упростило жизнь и преподавателям, и студентам. В общем-то, Герман Александрович явно был на своем месте. Или, возможно, такие люди везде будут на своем месте — талантливый человек талантлив во всем. Я с гордостью рассматривала своего мужчину, отмечая, что он пару раз посмотрел на меня за время выступления, а так же то, что на меня смотрят и другие. Понятно, сплетни расползлись. Хотя другого от нашего дружного филологического (женского!) коллектива я и не ожидала. Буквально на пару секунд я задумалась: «Он подойдет ко мне? Или при посторонних мы соблюдаем нейтралитет?».
Ответом мне стала рука на моей талии. После отчета Германа два последующих выступавших показались финалистами конкурса «Самая нудная речь». Я воровато оглянулась, и быстро вышла из зала. Недалеко от двери стояли Г ерман, ректор и еще какие-то мужчины из администрации университета. Я на секунду замешкалась, не зная, пройти мне мимо или это будет ребячеством? Герман оглянулся, улыбнулся мне, протянув руку. Я подошла, и рука легла на мою талию. Ректор кивнул мне, и разговор мужчин вернулся в прежнее русло. Я выдохнула: я устала думать о том, скрываем ли мы наши отношения. В относительно небольших коллективах новости о таких событиях (приезд нового человека и начало его отношений с кем-то из старых сотрудников) долго и бурно обсуждались. И тот факт, что Г ерман не скрывает это, значительно облегчал процесс моей адаптации к новому статусу.
Сегодня у меня был свободный день. И Г ерман знал об этом.
— У меня есть 2 свободных часа, — прошептал он мне, отводя от группы
мужчин.
— Не мало ли? — игриво спросила я.
— Если уйдем прямо сейчас, то вполне достаточно. Только ко мне, так
быстрее.
Уже в лифте Г ерман прижал меня к себе, подарив многообещающий поцелуй. В прихожей осталась большая часть вещей, в спальню я вошла уже в одном белье. Я стянула с Г ермана рубашку, и замерла. При свете я разглядела татуировку. Я ошарашено отстранилась, притрагиваясь к плечу мужчины.
— Что это? Не больно?
— Уже давно не больно, — спокойно ответил Ларин. — Шрамы, оставшиеся после того взрыва в метро. Осколки вынули, но шрамы уже не убрать.
Узор татуировки перекрывал большое количество маленьких шрамов.
— И на ногах то же самое?
Мужчина кивнул.
— Можно я посмотрю?
Мужчина снова кивнул. Я опустилась на колени, и расстегнула ширинки брюк. Спустила брюки вместе с бельем, рассматривая открывающуюся татуировку: начиная от середины бедра и до колен, ноги были покрыты причудливым узором.
Он был симметричным только если смотреть издалека, но вблизи было очевидно: смысл узора был в перекрытии множества шрамов, которые были хаотично расположены. Я дотронулась до кожи над коленом, ощутив не только то, как напряглись мышцы, но и неровную поверхность кожи. Шрамы были разного размера, и из-за этого кое-где линия узора расширялась, а на чистых местах (где не было шрамов) становилась узенькой. У меня от жалости всё внутри сжималось, но вот Германа нисколько не беспокоило мое открытие и пристальный интерес к его травмам. Об этом свидетельствовал возбужденно подрагивающий член. Я подняла глаза к лицу мужчины, он был как обычно спокоен, и только приподнятый уголок рта выдавал его мысли.