Преподобный Максим Исповедник и византийское богословие

В последнем отношении несомненно важное значение имела для преп. Максима не»внешняя», а христианская философия, и в том числе»естественное созерцание», сходное с внешней философией лишь по своей отвлеченности, но имеющее свое особое содержание и свои предметы умозрения. Христианин, по учению преп. Максима, философствует трояко: в заповедях, догматах и вере. Заповеди очищают ум от страстей, догматы вводят в ведение сущего, а вера — в созерцание Св. Троицы^[887]. В истинном познании божеских и человеческих вещей и заключается цель всякой христианской философии^[888]. Родник этой философии бил ключом в самом преп. Максиме, питаясь в нужных случаях предшествующей христианской философией.

Место преп. Максима в византийском богословии

Весь богатый душевный опыт преп. Максима, все, что усвоил он при изучении Писания и св. отцов и до чего дошел в своих созерцаниях, все это нашло себе выражение в созданной им системе. Все духовные течения, затронувшие преп. Максима, слились в ней в гармоническое целое. Этим намечается место преп. отца в истории византийского богословия. Он первый объединил все течения, выдвинутые на первый план этой историей, а вместе с тем дал и полное миросозерцание, затронувшее все вопросы богословского ведения. Отсюда он»может быть признан характерным представителем восточного богословия по своей многосторонности и широте интересов, подобным тем, какими в области западного богословия ознаменовал себя гений Августина»^[889].

Отношением преп. Максима к византийскому богословию, его связью с ним и значением для него, объясняется и то неотразимое и длительное влияние, которое он вместе с другими выдающимися отцами оказывал на последующее богословие и не только византийское, восточное, но и на западное (Эригена). Значение преп. Максима в данном случае было бы несравненно больше, если бы воззрения его изложены были в систематическом виде. И это, сверх достоинств вообще всякой системы, еще и потому, что мировоззрение его несравненно стройнее и целостнее систем св. Иоанна Дамаскина или Евфимия Зигабина, имеющих скорее формальную (по систематическому расположению заголовков), чем органическую цельность. Но так как систематически своих воззрений преп. Максим не изложил, то в силу этого недостатка он много потерял в историческом значении по сравнению с означенными писателями. Этим и объясняется тот странный факт, что некоторые византийские богословы знали преп. Максима главным образом по тем (обширным) выдержкам, которые Евфимий Зигабин включил в свою Паноплию. Однако, несмотря на столь неблагоприятные условия для развития своего влияния на богословие, преп. Максим все же имел большое значение в византийском богословии, и имя его неизменно было весьма славно. Богословы^[890], особенно раннейшие (VII-XII вв.), с честью для себя часто обращались к его творениям и пользовались его созерцаниями (Анастасий Синаит, Иоанн Дамаскин, Феодор Студит, Георгий Амартол, Никон, Евфимий Зигабин, Феофан Керамевс, Михаил Глика, Никита Хониат). В XIII в. в спорах с латинянами преп. Максим выступает в качестве одного из главных святоотеческих авторитетов: его имеют в виду все выдающиеся полемисты — как сторонники, так и противники Рима (И. Векк, Константин Мелитиниот, Георгий Метохит; Георгий Кипрский). В XIV в. в горячих спорах о Фаворском свете византийские писатели ссылаются на преп. Максима еще чаще и с еще большим уважением к его творениям (св. Григорий Палама, И. Кантакузин, св. Филофей Константинопольский, Димитрий Кидоний; Никифор Григора, И. Кипариссиот, М. Калека). Равным образом, и в XV в., во вновь возникших спорах с латинянами по поводу унии, опять и православные и униаты обращаются к учительному голосу св. Исповедника (Георгий Схоларий, Феодор Агаллиан; Виссарион, Иосиф Мефонский, Григорий Мамма, Георгий Трапезундский). Таково значение преп. Максима как богослова, по его трудам общебогословского характера.

Что касается до христологического учения преп. Максима, то оно неизменно считалось в Византии авторитетнейшим образцом изложения, последним и кристально чистым выражением церковной веры. Иоанн Дамаскин, Фотий, Евфимий Зигабин по вопросу о волях во Христе прямо примыкали к преп. Максиму и повторяли его мысли. Догматико–полемические произведения преп. Максима в сознании византиян совершенно затмили всю предшествующую полемическую (против монофизитов и монофелитов) литературу (в особенности диофелитскую). Этим главным образом и объясняется то обстоятельство, что большая часть ее (за исключением сочинений Леонтия Византийского) не сохранилась до нашего времени.