Преподобный Серафим

Преподобный Серафим считал, что учить других легко, так же легко, как бросать с соборной колокольни саровской камни, а самому исполнять то, чему учим – так же трудно, как эти камни поднимать на колокольню.

Но преподобный Серафим имел право учить: его труды, его пощение давали ему это право. Вот что говорил он после:

– Мы, на земле живущие, много заблудили от пути спасительного, прогневляем Господа и не храним постов. Ныне христиане разрешают на мясо и во Святую Четыредесятницу, и во всякий пост. Среды и пятницы не сохраняют, а Церковь имеет право: не хранящие святых постов и всего лета среды и пятницы много грешат. Но не до конца прогневляется Господь, паки помилует.

Некто спросил преподобного Серафима:

– Можно ли есть скоромное по постам, если кому постная пища вредна и врачи приказывают есть скоромное?

Преподобный отвечал:

– Хлеб и вода никому не вредна.

Преподобный Серафим в пустыне имел особые искушения, отличные от тех искушений, которые были, когда он проходил путь послушнический. Там были уныние, тоска и скука, а здесь то, что называется на языке святоотеческом «страхованием».

Это чувство во время молитвы иногда вызывается явными нападениями зверей, подобием врывающейся толпы и всевозможными иными устрашениями. Преподобный Серафим, силой молитвы и благодати Божией, все сие преодолел и стяжал особую силу видеть бесов. Так один мирянин, в простоте сердца, спросил:

– Батюшка, видели ли Вы злых духов?

И отвечал преподобный Серафим с улыбкой на эту простоту:

– Они гнусны; как на свет Ангелов взглянуть грешным невозможно, так и бесов видеть ужасно, потому что они гнусны.

Ко времени, когда уже преодолевает преподобный Серафим искушение «страха», начинается его величайший подвиг в пустыне: молитва на камне. Тысячу дней и ночей молился преподобный Серафим, стоя на камне с воздетыми руками, и творил молитву:

– Боже, милостив буди мне грешному.

Не дерзаем, не дерзаем представить себе то состояние духа подвижника, каковое было в этих его великих трудах, но умиляемся и благоговеем. Некто удивился, как мог он поднять этот труд, и сказал: «Не мог бы ты это сделать без помощи Божией». Преподобный Серафим смиренно ответил:

– Без помощи Божией сие было бы невозможно.

Ничего не мог сделать враг изнутри. Тогда начинается нападение извне. Три грабителя приступили к нему в лесу, требуя денег. «Мирские люди ходят к тебе, – говорили они. – Значит, у тебя деньги есть». Преподобный Серафим был силен, мог бы защищаться так, как защищаются в миру, но он решил все претерпеть во имя Господа и принял страшные побои и истязания, с проломленной головой, истоптанный ногами, едва добрел из пустыни в монастырь. Его окружили заботами, вниманием, начали лечить, но дух его обращался к Единственному Врачу, Которому он всегда служил и в монастыре, и в пустыни. И сей Врач исцелил его: вновь видит он явившуюся ему Божию Матерь во сне, и говорит Она, обращаясь к этим всем хлопочущим вокруг преподобного Серафима людям:

– Что вы трудитесь?

И вновь подтверждает:

– Сей от нашего рода.

После видения преподобный Серафим начал выздоравливать. Осталась у него после тяжких побоев только еще большая согбенность, еще больше тело его склонилось долу. Но это испытание еще больше подняло дух его горе. В это время впервые открывается в преподобном Серафиме благодатный дух прозорливости. Когда мы читаем о подвигах преподобного Серафима, мы испытываем чувство великой радости и отрады. Жаль отрываться от страниц его жития. Жаль, что чтение подвигается к концу. Хочется подольше побывать в лесу Саровском.

Ведь мы все так устали от вражды, от забот, от мирской суеты. Измученному и усталому человеку хочется припасть и напиться освежающей влаги. Вот именно такая благодатная освежающая влага для души нашей и есть труды и подвиги преподобного Серафима.

Аминь.

Во Имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Кому из вас в минуты усталости или душевных огорчений не грезился лес, и тишина, и уединение, где мы могли бы отдохнуть душой. Но эти грезы о тишине и отдыхе не имеют ничего общего с тем стремлением к лесу, уединению и тишине, которое живет в душе подвижника.

Если измученного мирского человека, мечтающего об уединении, оставить с самим собой не на один месяц и не на один год, а на пятнадцать лет, какой ужас создается у него в душе.

Уединение, безмолвие, молчание и затвор – это есть величайший подвиг и нельзя смотреть на него как на уединенное отдохновение. Оставшийся с собой человек, если его внутренняя жизнь не заполняется горним, будет охвачен тоской, унынием, перед ним раскроется лишь вся пустота его души, и это сделает ему невыносимым пребывание наедине лишь с самим собой. Не от этой ли тоски, не от этой ли скуки и пустоты душевной так стремятся люди к мирской сутолоке, которая, с одной стороны, доводит до изнеможения, а с другой, является для них, при их внутренней пустоте, совершенно необходимой.