Следовательно, отсутствие собственного духовного опыта не позволяет большинству людей понять природу бесстрастия и допустить, что оно возможно. Пр. Симеон более подробно рассматривает этот вопрос в Нравственных Словах. Он говорит, что «намеревающийся говорить о бесстрастии должен иметь зрачки души, то есть чувства, освобожденными от всякого дурного желания и страстной мысли, чтобы, стужаемый умом чем-нибудь из таковых, он не был бы в силах ясно воззреть на высоту чистоты и на ее глубину или ясно высказать и подобающим образом понять множество ее действий (ενεργειών) и дарований»[1055]
. Пр. Симеон, следовательно, различает два рода лиц, говорящих о бесстрастии. Во-первых, самих бесстрастных: «Обладающие бесстрастием, то есть любящие его и сильно любимые им, и ненасытно о нем беседующие, они становятся из-за него еще более бесстрастными, воспламеняемые его желанием»[1056]. С другой стороны — не имеющие этого опыта и еще рабы страстей, основывающиеся исключительно на ложном знании. Они не только не просвещаются, говоря о бесстрастии, но «лишаются и того мира, который они думали раньше иметь»… «Это же происходит с ними потому, что они совершенно не имеют опыта умного чувства и созерцания и всесоделывающего действия его, но размышляющие по догадкам и по аналогии и в различных и многообразных мыслях о нем, то так, то иначе литературно высказываются, напыщенные ложным знанием»[1057]. Возражая против этих поверхностных суждений, пр. Симеон снова утверждает, что достигнуть бесстрастия возможно, хотя это и редкое явление: «Я хочу, чтобы вы все знали, что святых много, а бесстрастных мало. И кроме этого, что существует большое различие между ними»[1058]. Таким образом, для пр. Симеона бесстрастие выше святости, вернее, оно является высшей степенью святости.Пр. Симеон подробно пишет также о различных ступенях бесстрастия. «Одно дело, — говорит он, — бесстрастие души и другое — бесстрастие тела, ибо первое освящает и тело, а второе само по себе никакой пользы не приносит тому, кто его имеет»[1059]
. Пр. Симеон перечисляет добродетели, вытекающие из бесстрастия, всегда различая между внутренними добродетелями и их внешним выражением, неуклонно оценивая выше то, что внутри, так как это источник внешнего. Например: «Одно (дело) смиренно говорить, а другое смиренно мыслить; и одно (дело) смирение и другое цвет смирения, и другое плод его, и его плода красота и сладость, и другое его действия»[1060]. И наконец, пр. Симеон подходит к тому, что считает высшей степенью бесстрастия: «Я полагаю, что несравненно выше пребывать во всецелом забвении того, что пришлось пострадать, и никогда не вспоминать ни отсутствующих, ни присутствующих обидчиков или иным способом причинивших зло, но, наоборот, скорее относиться к ним без какой-нибудь другой мысли, как в разговорах, так и в совместных трапезах»[1061]. Преподобный заключает: «Все это дела и действия ходящих во свете мужей; а те, кто понимает, что находится вне таких и подобных дел, пусть не заблуждается и не обманывает себя, но да знает наверно, что ходит во тьме»[1062].