Прерия

— Дакоты[5] — люди! — гордо крикнул дикарь; гнев заставил его забыть свою роль волка-поуни и он употребил название, которым наиболее гордится его племя. — Дакоты ничего не боятся! Говорите: что вас завело так далеко от жилищ белых людей?

— Я присутствовал на многих собраниях и там, где восходит солнце, и там, где оно заходит, и всегда слушал только мудрецов. Пусть придут ваши вожди, и рот мой не будет закрыт.

— Я великий вождь, — сказал дикарь, принимая вид оскорбленного достоинства. — Уюча — воин, имя которого часто упоминается. Слова его внушают доверие.

— Что я слеп, что ли, и не могу различить тетона чистой воды? — сказал Траппер с твердостью, делавшей честь его хладнокровию. — Полно! Темно, и потому ты не видишь, что у меня седые волосы.

Индеец убедился, что употребил слишком грубые средства, чтобы обмануть хитрого старика, с которым имел дело, и мысленно обдумывал, как достичь своей цели. Но легкое движение в толпе нарушило все его планы. Он обернулся назад, как бы боясь, что ему помешают, и сказал гораздо менее высокомерным тоном:

— Дай Уюче молоко Длинных Ножей[6], и он станет воспевать твое имя перед великими людьми своего племени.

— Ступай прочь, — сказал Траппер с презрительным видом. — Ваши молодые люди произносят имя Матери. Мои слова предназначены для ушей вождя.

Дикарь бросил на старика взгляд, в котором несмотря на темноту, была ясно видна неукротимая ненависть. Он отошел и смешался с толпой товарищей, стыдясь неудачи своей хитрости. Лишь только Уюча исчез, как перед пленниками появился и остановился перед ними воин величественного вида. У него была гордая, надменная поступь, которой отличаются все индейские вожди. За ним шла вся толпа индейцев. Они окружили вождя в глубоком, почтительном безмолвии.

— Земля обширна, — после короткого молчания сказал вождь с видом достоинства, тщетно создавшегося тем, кто был только жалкой копией, — почему же дети белых никак не могут найти себе место на ее поверхности?

— Некоторые из них услыхали, что их друзьям в прерии нужны разные вещи, — ответил Траппер, — и пришли сюда узнать, правда ли это. Другим, напротив, нужно то, что могут продать красные, и они пришли сюда, чтобы предложить своим друзьям пороху и одеял.

— Разве купцы переезжают Большую реку с пустыми руками?

— Наши руки пусты, потому что ваши молодые люди освободили нас от поклажи, думая, что мы устали. Они ошиблись: я стар, но силен.

— Не может быть! Вероятно, вы растеряли свой груз в прерии. Укажите место нашим юношам, чтобы они подняли ваши вещи прежде, чем их найдут поуни.

— Надо сделать много обходов, чтобы добраться до этого места, а теперь уже ночь. Время подумать об отдыхе, — совершенно спокойно ответил Траппер. — Пошлите ваших воинов вон на ту возвышенность: там они найдут воду и лес; пусть они зажгут огни и ложатся спать с теплыми ногами. Когда встанет солнце, я поговорю с вами.

Сдержанный ропот, достаточно ясно выражавший глубокое негодование, пробежал по рядам внимательно прислушивавшихся дикарей. Старик понял, что он слишком рискнул, предлагая меру, имевшую целью уведомить путешественников, расположившихся лагерем у ивовых деревьев, о присутствии опасных врагов. Но Матори не выказал ни малейшего волнения и, по-видимому, нисколько не разделял взрыва негодования своих товарищей. Он продолжал разговор тоном полным достоинства.

— Я знаю, что мой друг богат, — сказал он, — что у него вблизи много воинов и что у него лошадей больше, чем у краснокожих собак.

— Где вы видите моих воинов и моих лошадей?

— Как? Разве у молодой женщины ноги дакота, чтобы она могла ходить, не уставая, в прериях в продолжение тридцати дней? Я знаю, что краснокожие жители лесов делают большие переходы пешком; но мы, живущие там, где от одного жилища не видно другого, мы любим наших лошадей.

При этом замечании Траппер в свою очередь задумался. Он очень хорошо знал, что, скрывая истину, подвергал себя величайшей опасности, если хитрость его будет открыта; к тому же роль, принятая им, была противна его характеру; но, поразмыслив, что дело идет не о нем одном, а о жизни двух его товарищей, он мгновенно решился предоставить дело его течению и позволить вождю дикарей обманываться, если он этого желает. Поэтому он дал уклончивый ответ.

— Женщины сиу и женщины белых не из одного вигвама, — сказал он. — Разве тетонский воин захотел бы поставить какую-нибудь женщину выше себя? Я знаю, что не захотел бы; а между тем я слышал, что есть страны, где сквау держат совет.

Легкое движение, снова пробежавшее по рядам дикарей, показало Трапперу, что его слова возбудили, если не подозрение, то некоторое удивление. Один только вождь остался равнодушным.

— Мои белые отцы, живущие у Больших озер, — сказал он старику, — говорили мне, что их братья по ту сторону, где восходит солнце, — не люди. Теперь я вижу, что они не лгали. Полно! Что, это за народ, вождь которого сквау. Значит, ты пес этой женщины, а не муж ее?