Прервавшиеся начинания

Мы стыдимся и страшимся смерти, потому что она делает нас беспомощными. Она угрожает нашим духовным устоям и нашей воле к жизни. Мы ничего не можем сделать перед лицом утраты, чтобы заставить это переживание уйти и вернуть нашу жизнь к «нормальному» состоянию. Нас приводит в ужас принятие пугающего осознания, что мы не можем избежать смерти, что завтра она тоже будет здесь. Наше сопротивление заставляет нас отрицать утрату и сильные эмоции, ее сопровождающие. В обществе, которое ценит достижения и несгибаемое стремление к совершенству, смерть принуждает нас столкнуться с аспектами жизни, находящимися за пределами нашего контроля.

Но когда мы перестаем стыдиться проявлений горя и начинаем говорить смерти «да», принимая наши чувства утраты без оговорок и суждений, мы восстаем из пепла для новой жизни. Конечно, не бывает жизни без смерти. Хотя в нашей культуре считается нормальным страшиться смерти и чувствовать ужас, когда эти эмоции затрагивают нас и тех, кого мы любим, принятие всех неудобных чувств, которые вызывает смерть, облегчает трансформацию и воскрешение, являющиеся неотъемлемой частью сути смерти.

Неловкость, которую мы испытываем перед лицом необузданных спровоцированных утратой эмоций, также показывает нам, как мы судим других и сравниваем наши чувства в попытке оценить их. «Ну и что она так убивается?» или «То, что с ним случилось, не так страшно». Поскольку мы не позволяем себе выразить собственное горе, мы резко осуждаем за него других.

Что касается этой книги, она заставляет меня соприкасаться с моими собственными чувствами относительно утраты и смерти. Я заново переживаю свое онемение и неспособность реагировать восьмилетней давности, когда сын моей подруги Стефани умер в возрасте шести недель, и болезненное беспокойство, которое мы пережили не так давно, когда ее третий сын прошел через операцию опухоли мозга. Я заново переживаю рождение своего сына с заячьей губой шесть лет назад. Я заново переживаю трудности его кормления на первых этапах, потерю веса и отлучение от груди, его операции в три месяца и в год и четыре месяца. Я заново переживаю одиннадцать дней дежурства в больнице у моей пятимесячной дочери, когда она заразилась менингитом. Я сравниваю свои страдания со страданиями других. Я веду счет потерянным друзьям, которых забрала смерть, и детям, утрату которых я пережила. Я задумываюсь, страдала ли я достаточно, чтобы горевать, когда читаю о горе этих родителей. И по мере того как я читаю эту книгу, я меняюсь. Потому что слезы, которые приходят во время чтения «Прервавшихся начинаний», утихомиривают мои сравнения и суждения, утихомиривают мои попытки рационализировать и осмыслять, дают волю моим эмоциям. Мне позволено плакать о них и о себе. Мне позволено переживать свои чувства и проливать свои слезы.

Более того – эта книга возвращает нам чувство надежды. Она возвращает нам нашу волю к жизни. Поскольку, по мере того как мы даем волю горю и печали, мы принимаем апатию, гнев и суицидальные мысли и плач наших умерших детей, звучащий в ночи. Мы принимаем себя как хороших людей, не потому что мы избежали страдания, но потому что мы его пережили. Мы можем посмотреть в лицо истинной трансформации смерти – поскольку смерть дает новую жизнь живущим. Когда мертвые оставляют свои жизни позади, они трансформируют через нас чудо каждого нового дня, красоту каждого нового момента, значимость каждой мысли, действия и эмоции.

Когда мы не можем изменить реальность, мы можем лишь измениться сами. «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла». В этом и состоит суть преодоления смерти. Смерть перемещает нас прямо в настоящее. Мы переживаем каждый миг более полно, потому что она становится нашим постоянным спутником.

Пегги О’Мара Мак-Махон

Альбукерке, Нью-Мексико

Сон женщины

Мои сны всегда очень яркие. Например, прошлой ночью мне приснилось, что вместе собрались следующие люди:

– моя подруга со Среднего Запада, которая позвонила мне на прошлой неделе и рассказала, что ее первая беременность только что закончилась выкидышем. «Увы, я потеряла даже не ребенка, – сказала она, – это было… это… “оплодотворенное яйцо”. Заблудший сперматозоид и неполноценная яйцеклетка. Наверное, это и к лучшему»;

– моя сестра (ее мать принимала диэтилстилбестрол во время беременности, и поэтому у сестры теперь целая история трубных беременностей и выкидышей и мертворожденная дочь, родившаяся раньше срока на 28-й неделе);

– Миссис Дж., одна из секретарш в офисе моего мужа, чья семилетняя дочь умерла в 1972 году. Она была ее единственным биологическим ребенком, и у нее с рождения был порок сердца;

– женщина, только что перенесшая третий аборт;

– двоюродная сестра, одна из близняшек которой родилась мертвой. А вторая девочка была «как овощ» и могла существовать лишь в стенах госучреждения. Три года спустя ребенок умер. В то время моя двоюродная сестра забеременела и родила красивую здоровую девочку;