Преследование

Горцы не уважали злобных людей. Раздражение магистра вызывало у них презрение. Ведьма продолжала бродить окрестными тропами. В отличие от его святейшества ей был известен путь к сердцам здешних людей. Если верить молве, ведьма умела утешать павших духом и исцелять немощных телом. Истины, которыми дева наделяла отрезанный от остального мира почти неприступной цепью гор и сумевший сберечь в нетленности многие обычаи народ, оставались тайной. Но несложно было догадаться: они вряд ли укрепляют в свободолюбивых душах горцев уважение к угодной создателям власти.

Впрочем, ведьма на то и ведьма, чтобы будоражить людей. Горцы на то и горцы, чтобы внимать крамольным речам. Так размышлял я, глядя, как гвардейцы волокут деву. Когда вести о разрушенных храмах и неведомых разбойниках дошли до короля, он, естественно, связал их с преступными деяниями ведьмы. Охота за ней началась всерьез, и вскоре в одну из хитроумных ловушек птичка попалась. Ведьма нередко врачевала грудных младенцев, однако ребенок, которого ей предложили исцелить на сей раз, оказался обыкновенной приманкой — его мать еще до замужества состояла в шпионках святого отца. Милосердие подвело неуловимую деву.

…Процессия вступила на улицу, ведущую к Квадратной башне. Ведьма обернулась, и наши глаза встретились. Ее взгляд задержался на моем лице. Кто знает, может быть, особое сатанинское чутье подсказало деве, что именно я спустя несколько дней должен предать огню ее грешную плоть. А возможно, ее внимание просто привлек рослый человек. Я возвышаюсь над любой толпой, самый высокий гвардеец вынужден разговаривать со мной, задрав подбородок. Главного палача королевства трудно не заметить. Суеверные горожане считают: того, кого заденет тень заплечных дел мастера, ожидает скорая и мучительная смерть. Однако еще никто не погибал от тени. Лучшее тому доказательство — мой подручный Эрчи, вертлявый коротышка с нахально рыскающими глазами, который вечно путается под ногами. И сейчас он неподалеку, тянется вверх изо всех сил на своих до смешного кривых ногах, пытаясь разглядеть ведьму.

Я награждаю Эрчи легким щелчком по затылку. Вполне достаточным, чтобы тщедушный малый отлетел в сторону, как-то по-собачьи взвизгнув от неожиданности. Он скулит, растирает ушибленное место, не понимая причины внезапной немилости. А я думаю о том, что не разглядел в глазах ведьмы тупого, животного равнодушия, которым отмечены все, приговоренные к смерти. Кому лучше меня известно, как предчувствие близкого конца отражается мертвым оцепенением в глазах еще существующих, но уже простившихся с жизнью людей. Или грешница надеется на чудо? Но еще никому не удавалось бежать из Квадратной башни. Оттуда только два пути, любит повторять его святейшество: на небеса и в преисподнюю. Оба для души, а не для тела. Телу ведьмы суждено корчиться в священном костре.

Я уж постараюсь, чтобы костер разгорелся на славу, заставлю содрогнуться всех, явившихся на площадь: и верующих, и еретиков, и тех, кто еще не решил, у какого алтаря преклонить колени.

У меня устойчивая неприязнь к Эрчи, хоть малый и старается услужить, как может. Зову его «шакалом», а подручный не обижается. Он и впрямь напоминает шакала: манерой передвигаться, словно подкрадываясь, боком, почти бесшумно; всем своим обличьем — мелким, острым; настороженным и одновременно наглым выражением водянистых глаз.

Я стал палачом по воле случая. Эрчи сделал выбор сам, по-шакальи устремившись на приторный запах мертвечины.

Его святейшество не устает повторять о бесконечной милости создателей, наделивших нас смирением и верой. А я убежден, что в каждом человеке живет зверь. В Эрчи, во мне, да и в святом отце тоже. Слышу хриплое дыхание сидящего во мне зверя, ощущаю, как рвется он из меня, требуя крови, когда четвертую или снимаю кожу с несчастных.

Отлично владея своим ремеслом, я не люблю его. Иное дело Эрчи. Во время казни его глаза пылают безумным вдохновением. Но Эрчи неженка. Бывает же так: щенка не оттянуть за уши от плахи, но при виде чьих-то потрохов его выворачивает наизнанку. Зато в пытках Эрчи незаменим. Для меня они постылая обязанность, для него — священнодействие, ни с чем не сравнимое блаженство. Тщедушная тварь с водянистыми глазами умеет заставить людей страдать.