Мое сердце разрывается надвое, когда я внезапно бледнею.
— Костя!!
Виктор и Фиона переглядываются. Моя паника нарастает.
— Виктор, где Костя?! Где он?!”
— Нина…
—
— Он здесь, — тихо рычит мой брат.
— Мне нужно…
— Он в операционной, Нина, — тихо говорит Фиона. — Он…
— Он был в плохом состоянии, когда мы нашли тебя, — говорит Виктор, его губы сживаются в тонкую линию. — Но я буду честен, Нина. Единственная причина, по которой мы взяли его с собой, это то, что я хочу получить гребаные ответы.
Я хмурюсь.
— Что?
— Нина, он похитил тебя.
— Он спасал меня. Несколько раз.
Виктор хмурится.
— Я не думаю, что ты видишь это ясными глазами. Нина, он взял тебя…
— Да, чтобы спасти меня! — огрызаюсь я. — Викор, мне нужно увидеть…
— Ты ведь слышала о Стокгольмском синдроме?
Я закатываю глаза.
— Это абсурд…
— Неужели? — мягко спрашивает Фиона, подходя к кровати. Она кладет руку мне на плечо: — Нина, ты через
— Тебя это смущает, Фиона? — яростно огрызаюсь я. — Поэтому ты вышла замуж за моего брата?
У нее тонкие губы.
— Нина, перестань, это не…
— Это
— Нина, ты под большим…
— Я
Губы Виктора сжимаются.
— Неужели Дмитрий…”
— Мертв, — рычит он. — Очень, очень мертв.
— Хорошо.
Он отводит взгляд, потом снова смотрит на меня.
— Нина, у Кости были твои фотографии. Карты вашего маршрута на работу, коды ключей от входной двери вашего здания. А потом была куча дерьма обо всех нас, обо мне, Фионе, Льве, Зои, Николае. — Он хмурит брови. — У него было все на нас, Нина. Я имею в виду, что это было похоже на комнату наблюдения ФБР.
— Он… — я осеклась. Я знаю, что пытаюсь найти способ замаскировать первоначальный интерес Кости к моей семье, желание причинить им боль, прежде чем он поймет правду. Но я не знаю, как это выразить словами.
— Там были схемы, которые я понимаю, Нина. Это были карты зон поражения. У него были отмечены места рядом со всеми нашими домами, которые являются идеальными снайперскими точками. У него была винтовка, оптический прицел… — рычит Виктор. — Он был на той вечеринке на крыше, не так ли?
Я отвожу взгляд. Фиона втягивает в себя воздух.
— Нина?
—
— Не усложняй, Нина, — рычит Виктор. — Потому что я очень, очень близок к тому, чтобы спуститься в комнату, где с ним сейчас работают, и всадить ему пулю в лоб.
Я прищуриваюсь, глядя на него.
— Если ты сделаешь это, то больше никогда меня не увидишь.
Его губы разжимаются, и мы смотрим друг на друга. Наконец он делает вдох. — Пожалуйста, Нина. Заставь меня понять.
— Стрелял не он. Не виновен не в автокатастрофе, не вперестрелки в больнице. Это был Дмитрий, пытающийся закончить то, что Костя не хотел делать. — Я медленно киваю.
— Который делал?
Я прикусываю губу.
— Убить тебя. Вообще-то, всех нас.
Фиона подносит руку ко рту. Мой брат морщится.
— Нина, от тебя лучше не становиться, — тихо шипит он.
— Это трудно объяснить, Виктор. Федор Кузнецов был для него как жестокий отец. Он сбежал из тюрьмы в России
— И все же он решил вырваться из чертовой неприступной тюрьмы, приехать сюда и убить нас за это?! — Огрызается Виктор.
— Это ты говоришь о Стокгольмском синдроме, Вик, — парирую я. — Вот что бывает, когда так живешь. Этот человек был ужасен для Кости. Он сделал его таким, какой он есть или был. Но Федор по-прежнему оставался единственной семьей, которую знал Костя.
Я смотрю на свои руки.,
— Вик, я знаю, что тебе пришлось нелегко в детстве. Но когда у тебя есть кто-то, кто должен быть членом семьи…
— Богдан, — тихо рычит он.
Я киваю.
— Да. — я поднимаю на него глаза. — Послушай,
Виктор опускает голову качая ею.
— Нина, это просто… это
— Виктор, он спас меня.
— Нина…
У меня на глазах выступили слезы.
— Я имею в виду не только последние несколько дней, Виктор, — шепчу я. — В Москве, когда Бодган… — Я задыхаюсь. Фиона берет меня за руку и сжимает. Виктор положил свою руку мне на плечо.
— Нина, ты не должна…
— Это был Костя.
В комнате воцаряется тишина.
—