Преследуя Аделин

Рядом со мной стоит поднос с аккуратно расставленными приборами. Я не глядя беру первый попавшийся под руку.

Зубчатая отвертка. Сделанная специально для пыток. Такие штуки используют военные, а люди и не подозревают об этом. Не то чтобы правительство когда-либо охотно рассказывало стране, что они частенько пытают военных преступников и применяют для этого довольно грязные методы.

Общественность ни в коем случае не невежественна, но она не представляет себе всей степени развращенности нашего правительства.

Его глаза комично расширяются при виде отвертки в моих руках.

Улыбаюсь.

– Этой я еще не пользовался, – замечаю я, поворачивая отвертку и давая нам обоим хорошенько рассмотреть каждую острую грань. Когда эта штука окажется внутри, ее извлечение будет для него гораздо болезненнее.

Не могу, черт побери, дождаться.

– Братан, давай поговорим. Эта девчонка не стоит того, чтобы ты убивал меня из-за нее. Ты знаешь, что моя семья сделает с тобой? Или с ней?

– Ты правда думаешь, что я собираюсь просто убить тебя? – выпаливаю я, вскидывая бровь, чтобы показать, насколько меня не впечатлило его предупреждение.

Его лицо становится свекольно-красным, как яблоки, которые когда-то в детстве собирала для меня мама во фруктовом саду. Мне они всегда нравились.

Из его рта сыплются угрозы безвременной расправой со стороны его семьи.

– Ты делаешь это потому, что я чуть не трахнул девчонку?! Я даже не знал, мать твою, что она твоя, – кричит он, на его лбу проступают вены.

Не самое приятное зрелище.

В ответ я вонзаю отвертку ему прямо в живот. Он потрясенно охает, его рот раскрывается. Проходит мгновение, и он закашливается кровью. В его глазах отражается множество эмоций. Я почти уверен, что вижу в них все пять стадий горя.

– Ты и каждый жалкий ублюдок, который даже посмотрит в ее сторону, усвоите, что никто не спасется, когда дело касается ее. Мне плевать, даже если ты только вздохнул неправильно в ее сторону, ты на хрен умрешь.

– Да ты гребаный психопат, – выдавливает он, с недоверием глядя на отвертку, торчащую у него из живота. На этот раз она однозначно задела жизненно важные органы.

Медленно я вытаскиваю отвертку, и чавкающий звук заглушает его крик.

Безудержный гнев, пульсирующий во мне, неумолим и неукротим. И зрелище его руки в ее трусиках, того, как он целовал ее и шептал всякое в ушко, как заставил ее кончить, – все это разжигает в моей голове неистовый шторм. Когда перед моими глазами встает ее лицо, я снова погружаю в него отвертку. Она хотела его. Она кончила от такого говнюка, как он. Я должен стереть его прикосновения с нее.

И побыстрее.

Я выдергиваю отвертку и делаю глубокий вдох. Я напоминаю себе, что она еще не узнала меня. Она не поняла, что такое настоящая потребность. Пока нет, но обязательно поймет. Потому что она возненавидит то, насколько я ей буду нужен. Она будет бороться с этим, восставать против своей жажды и пытаться искать что-нибудь еще, что заставит ее испытывать хотя бы малую часть того, что дам ей я.

Но она этого не найдет.

Я ей не дам даже попробовать.

Разминая шею, делаю еще один глубокий успокаивающий вдох. Моя вспыльчивость взяла надо мной верх. Обычно я реагирую не так остро, но я уже смирился с тем, что моя маленькая мышка вызывает во мне новые чувства.

– Скольким женщинам ты делал больно, Арчи? – спрашиваю я, облизывая губы и обходя его тело по кругу.

Это – тактика запугивания слабонервных. Когда я на короткое мгновение исчезаю из их обзора, они нервничают. Разум покидает их, когда они гадают, что я собираюсь делать дальше. А потом, когда снова видят меня, они испытывают некоторое облегчение.

Только для того, чтобы все повторилось.

Это уже само по себе пытка. Не знать, нанесу ли я удар. Или когда я это сделаю.

– Не смей называть меня Арчи, – огрызается он, закипая, когда я останавливаюсь у него за спиной. Он напрягается.

Я снова появляюсь перед ним, и его плечи опускаются – всего на сантиметр.

– Ты уклоняешься от ответа на вопрос, Арчи, – замечаю я, намеренно используя это имя. Он шипит на мой вызов, но ничего не отвечает.

Его мать всегда называла его Арчи. До тех пор, пока не умерла от рака груди, когда ему было десять. Тогда его отец сорвался и начал торговать наркотиками, чтобы раздобыть денег на покрытие всех медицинских счетов и похорон.

Он воспитал своих детей холодными и безжалостными, и Арчи больше никогда никому не позволял называть его так, как звала его в детстве мама, всаживая всем смельчакам нож под ребра.

Он многих так порезал, включая и его лучшего друга Макса. Его приятель пару раз жаловался на это в баре, который часто посещает Джей.

– Не заставляй меня спрашивать еще раз, – предупреждаю я, понижая голос, чтобы продемонстрировать, насколько я серьезен.

– Я не знаю, – раздраженно кричит он. – Может, паре-другой. Какая на хрен разница?