Пресловутая эпоха в лицах и масках, событиях и казусах

Странно, что человек, сделавший оглушительную карьеру, от литсотрудника «Комсомольской правды» до министра иностранных дел (а еще главный редактор КП, а еще посол в трех странах), примерял к себе жизнь диссидента. Перебрав именитых, с кем свела работа, от Алексея Аджубея до Горбачева, Галины Улановой и принцессы Дианы, кому главка, кому две строки, о ком с искренней симпатией, о ком с такой же антипатией, Панкин, с его высоким самомнением, обращается к Владимиру Буковскому, с которым встретился и по дру жился в Лондоне: «И сколько еще раз потом мое чувство собственного достоинства и уважения к себе разбивалось, как морская волна о скалы, о судьбу и личность этого человека».

Из статьи Дмитрия Бабича в «Московских новостях»

Кому-то может показаться, что все это – далекая история. Но разве и сегодня не востребованы «разбитные идеологические бойцы», способные «переводить ортодоксальные постулаты на слегка приблатненный язык», как иные персонажи из книги Панкина… Так что не будем торопиться с выводами, какая эпоха лучше…

Из статьи Анатолия Юркова в «Российской газете»

В «Пресловутой эпохе» каждый объект и субъект исследования индивидуален – и явление, и человек, и сюжет и даже, извините, баран… Тот баран, которого Давид Кугультинов вместе с Константином Симоновым везут из Калмыкии в Волгоград в багажнике в подарок своему другу Михаилу Луконину по случаю его юбилея. Тот баран, который, будучи помещен по прибытии в ванную, съел всю зелень, привезенную к праздничному столу грузинскими собратьями юбиляра.

Как говорили классики, истина всегда конкретна. Оказывается, кумиры могут быть в жизни и другими. А совсем не такими, как пишут о них в учебниках.

Из статьи Евгения Ривелиса, кафедра славистики Стокгольмского университета. Перевод со шведского

«Пресловутая эпоха», новая книга Бориса Панкина, вышедшая недавно в Москве, – это одновременно и настоящая литература, и совершенно уникальное свидетельство, обладающее неоспоримой доказательной силой. В едва ли не по-чеховски исчерпывающем описании многочисленных и значимых человеческих типов общества, выполненном с психологической точностью и наблюдательностью, проступает эпоха с ее лицом и душой, анатомией и физиологией – без цензуры и сентиментальности, что относится и к самоимиджу автора… Ни роман, ни чисто документальное произведение не могли бы произвести такого эффекта – ощущения широкого и многогранного литературного повествования, вырастающего из свидетельских показаний.