Пресс-хата

17 декабря в 9 часов 30 минут в камеру ворвался разъяренный Афанасьев. Лимонов рыдал, ползал на коленях, целовал майору сапоги, умолял о пощаде, а захлебывающийся матерной бранью «кум» бешено пинал Михаила ногами в лицо и куда придется. В конце концов гнев начальника оперативно-следственной части малость утих. Он вспомнил о выдающихся заслугах Чукчи Неумытого в области стукачества и смягчился. В отличие от остальных, Лимонова перевели не в обычную камеру, а в «красную»[36], кстати, тоже пятиместную, уже полностью укомплектованную.

Михаил стал шестым как в прямом, так и в переносном смысле. Осужденные менты хоть и не убили бывшего прессовщика, но в первый же день опетушили, и остаток срока Михаил провел под нарами, отзываясь сразу на две клички: Однако, когда предстояло мыть парашу, стирать сокамерникам носки, нижнее белье или выполнять какую-либо иную грязную работу, и Лялька, если Лимонова собирались использовать в качестве петуха. Протекали дни, недели, месяцы, годы... Население камеры менялось. Кто-то отправлялся в лагерь, кто-то приходил на освободившееся место. Один лишь Однако-Лялька неизменно жил под нарами. Между прочим, Михаил остался в «крытке» по собственному желанию: когда в середине 1987 года у Лимонова закончился тюремный режим, он слезно упросил «хозяина» Фелицина не этапировать его в зону, хотя бы и в «красную». Расчет выпускника журфака был предельно прост: тут Ляльку пользуют пятиместной камерой, а в зоне будут всем бараком. «Не стоит кидаться из огня в полымя! Лучше спокойно досижу здесь», – мудро рассудил Михаил. Необходимо отметить, что гнилая, трусливая душонка Чукчи Неумытого-Лимона-Однако-Ляльки быстро приспособилась к создавшемуся положению вещей и даже не особенно им тяготилась. Больше всего на свете Лимонов боялся потерять жизнь и, в отличие от нормального человека, предпочитал смерти жалкое существование поднарного петуха... Помимо исполнения основных обязанностей опущенного, Михаил продолжал стучать «куму» на сокамерников и приблизительно раз в месяц получал от Афанасьева небольшие подачки: то пачку «Беломора», то кусок колбасы... Судьбой былых товарищей по пресс-хате Однако-Лялька, будучи закоренелым эгоистом, не интересовался. Только слышал однажды краем уха, что все они кончили чрезвычайно плохо... В конце 1988 года в жизни Лимонова произошло судьбоносное событие. На одноярусной шконке убывшего по этапу экс-прокурора Ивана Юрьевича Огурцова по кличке Огурец (под которой обитал Михаил) поселился тридцатилетний Феликс Купцов, в недавнем прошлом майор милиции, «сгоревший» на непредумышленном убийстве подозревамого в квартирной краже (переусердствовал, выбивая «чистосердечное признание»). Еще раньше Купцов служил в Афганистане, в спецназе ВДВ и владел приемами рукопашного боя если не лучше, то по крайней мере не хуже разгромившего пресс-хату Вояки, частенько грезившегося Однако-Ляльке в кошмарных снах. Зайдя в камеру, Феликс сразу провел сеанс всеобщего, как он выразился, «профилактического» мордобития и соответственно заделался паханом. Экзекуции избежал лишь Мишка-петух, своевременно юркнувший под нары. Купцов, кажется, это оценил. На протяжении последующей недели он внимательно присматривался к Михаилу, что-то прикидывая в уме, и однажды после отбоя, свесив голову со шконки, зашептал:

– Сволочь, конечно, ты голимая[37], но сволочь неглупая. Думаю, можешь пригодиться в дальнейшем. Чалиться тебе осталось чуть больше полугода. Я тоже долго не задержусь. Нюхом чую! Выйдем на свободу – поработаем вместе. В общем, так: на меня «куму» не стучи, поклянись в безоговорочной преданности навсегда, а я взамен обеспечу тебе более сносное житье в «крытке» и на воле помогу шкуру спасти, запутать следы. Есть на примете один влиятельный человечек с бо-о-ольшущими перспективами! Ну как, согласен?

Лимонов оцепенел. Прозорливость Купцова, в считанные дни раскусившего опытнейшую наседку[38], поразила Михаила до глубины души, а обещание «помочь на воле» через посредство некоего «влиятельного человечка» внушило определенный оптимизм. Выпускник журфака МГУ не был дураком и хорошо понимал, что если в «красной» камере он хоть под нарами, но существует, то на свободе ему кранты! Без вариантов! Бывшего пресс-хатовского козла урки в покое не оставят. Из-под земли достанут, на запчасти разберут!

– Согласен? – нетерпеливо переспросил Купцов.

– Да, да, да! – суетливо зачастил Однако-Лялька. – Буду верен до гроба! Клянусь!

– Вот и ладушки! – удовлетворенно проворчал Феликс, откинулся на подушку и захрапел...

На следующее утро он во всеуслышание объявил:

– Петуха без моего разрешения не трогать! Кто ослушается – полезет под нары сам. Вопросы есть?!

Вопросов не последовало. Осужденные менты успели в достаточной степени изучить крутой нрав новоявленного пахана...