Пресс-хата

– Как положено! Травку в стойле жуют! – ухмыльнулся майор.

– Скорее смолят![5] – трескуче рассмеялся полковник. – Двое, Джигит с Шашлыком, – отпетые наркоши. Плотно на иглу подсели, да и остальные дурью[6] не брезгуют. По крайней мере анашой!

– Правильно! Гы-гы-гы! Смолят! – зычным хохотом оценил шутку «хозяина» «кум». – Аж дым из ушей столбом валит! А блеют[7] друг на друга – заслушаешься! Главный по этой части – Чукча Неумытый, он же Лимон, но и прочие стараются. В меру умственных способностей!..

Речь шла о печально известной среди заключенных «крытой» камере номер 66, где обитали пятеро специально отобранных ссученных[8] уголовников. В их задачу входило прессовать тех, кто имел несчастье чем-то сильно прогневить всесильных в местном масштабе «кума» или «хозяина». Методы прессовки были самые разнообразные – начиная с массированного психологического давления и заканчивая зверским избиением, часто совмещаемым с изнасилованием. Попали козлы в «стойло» различными путями и по разным причинам. Общими являлись критерии отбора (крайняя степень подлючести и хорошая физическая подготовка), а также их дальнейшая участь, случись им угодить в обычную камеру или на зону. Там прессовщиков ожидала неминуемая лютая смерть. Подобных типов зеки не прощают, карают быстро и безжалостно: могут в сортире утопить, могут раскаленный добела железный прут в прямую кишку до упора загнать, могут неторопливо изрезать на мелкие кусочки. Если экзекуция происходит на промзоне, к примеру, в котельной или в гальваническом цеху, то сожгут заживо в печи или в ванну с кислотой кинут и т.д. и т.п. Впрочем, пресс-хатовских козлов отлавливали и на воле, где расправлялись с ними не менее жестоко. Правда, на свободе существовала пусть крохотная, но возможность как-то скрыться, запутать следы, а за колючей проволокой деваться некуда. Данное обстоятельство гарантировало безоговорочную преданность ссученных по отношению к тюремному начальству и готовность каждого на любые, самые запредельные паскудства. Прикажет, допустим, «кум» отца родного опустить – «Рады стараться!»... Собственную мать изнасиловать? «Пожалуйста, гражданин начальник! Исполним в лучшем виде! Только не выгоняйте из надежно запертого уютного стойла в волчью стаю! М-м-е-е-е!!!»

За верную службу прессовщики получали от хозяев сытую жратву (изъятую из продуктовых посылок обычным осужденным), сигареты, чай, водку, наркотики... Однажды Афанасьев обещал им по пьяной лавочке аж телевизор, но, протрезвев, передумал. «Обойдетесь! Без того поблажек более чем достаточно! Не хрена вас баловать!» – злобно-ядовитым по причине зверского похмелья тоном объявил обитателям пресс-хаты на следующий день опухший с перепоя «кум», и сейчас в кабинете начальника тюрьмы, вспомнив уныло-разочарованные рожи козлов, расплылся в преехиднейшей гримасе.

– Ты закусывай, Сан Владимирыч, закусывай, иначе развезет, – посоветовал ему Фелицин, наполняя рюмки по-новой. – Вона как тебя кривит!

– Да нет, Виктор Степанович, все путем. Просто вспомнил кое-что забавное, – заверил полковника майор, но все-таки, влив в глотку коньяк, взял с тарелки конфету.

– А бодаться твои подопечные, надеюсь, не разучились? – через минуту поинтересовался «хозяин», сосредоточенно ковыряя спичкой в зубах.

– Обижаешь, Виктор Степанович! – самодовольно осклабился «кум». – Я свое дело туго знаю! Не даю парнокопытным похудеть! Они у меня всегда в боевой форме, гы-гы!

– Ну и чудненько, – благосклонно кивнул Фелицин. – Рогатым предстоит ударно потрудиться во имя социалистической законности: Мамона с Лордом начисто обломать. Желательно опетушить[9]. В кратчайшие сроки!

– Что стряслось-то? – вяло полюбопытствовал Афанасьев.

– Начальник оперативно-следственной части, а не в курсе! – внезапно разозлился полковник. – Совсем мозги пропил?!

– Дак, Виктор Степанович, они лишь вчера с пересылки[10] прибыли. Не успела информация поступить! – испуганно заморгал майор.