Пресс-центр

Через пять часов после того, как беседу изучили в Лэнгли, в сицилийский филиал ЦРУ была отправлена шифротелеграмма, где содержалось указание срочно подготовить «материалы» о последних переговорах Грацио — Дигона — Труссена в «необходимом для успешного продолжения операции „Коррида“ ключе». Предлагалось также тщательно продумать, каким образом передать эти «материалы» Кровс или Степанову. Срок для выполнения этого задания был до смешного краток — двадцать четыре часа.

Шеф филиала ЦРУ при шестом флоте США ответил в Лэнгли, что не видит возможности выполнить задание руководства в столь сжатые сроки без ущерба для успеха предприятия.

Ответа на его паническую телеграмму не последовало, поскольку Майкл Вэлш поручил провести комбинацию Джону Хофу, как наиболее мобильному офицеру ЦРУ в Западной Европе с весьма сильной агентурой не только в Центральной Европе, но и на Сицилии.

68

23.10.83 (9 часов 31 минута)

Шор очнулся, будто кто-то зло толкнул его кулаком в плечо; голова кружилась, но мысль была ясной. Он открыл глаза и тут же зажмурился от страха, потому что увидел склоненные над собою лица; глаза людей были насторожены; кожа казалась пергаментной, вся в морщинах, как у вампиров; халаты были до того закрахмаленными, жесткими, что Шору сразу же вспомнился день, когда его, мальчишку еще, везли на каталке по коридору клиники после удаления миндалин. Горло рвало болью, и пятна его крови страшно расползались на таких же крахмальных жестких халатах сестер милосердия. Здесь сейчас были одни мужчины; что им от меня надо, пусть склоняются над своими жертвами в операционной, там нужны крепкие руки, а тут тебя окружают странные тикающие приборы, на которых постоянно подрагивают безжизненные бело-зеленые линии, повторяющие ритм работы твоего сердца и легких, тут должны быть женщины, ведь они сама нежность, ах, отчего я не женился, надо жить реальностью, а не тем, что создало юношеское воображение; счастье обязано быть простым, маленьким, теплым, близким, а ты искал прекрасную даму, как же всех нас обманывает литература! Кому я нужен сейчас здесь, в этой клинике, кому? Этим чертовым врачам я интересен лишь как экспонат, со мною было что-то страшное, я даже боюсь вспоминать, что, но и сейчас ощущаю теплый запах бензина и крик ужаса, когда автомобиль гнался за мною, а я убегал от него, петляя, как заяц, по пустой улице; я помню номер, он врезался в мою память, я все время — и в бреду — помнил его, поэтому меня должны добить, не имеют права оставить теперь в живых, сказал себе Шор, потому что номер — это звено в цепи… Я должен притвориться мертвым… Но нельзя было притвориться мертвым, потому что работают аппараты, на которых бело-зеленые линии, они ведь не позволят соврать, они же не люди…

Он закрыл глаза, затаился, мечтая о том, чтобы врачи поскорее ушли, а потом испугался, что сразу же после того, как за ними мягко закроется дверь, сюда прошмыгнет кто-то безликий, достанет из кармана шприц, воткнет иглу ему в руку и он умрёт, они же обязаны доделать то, что не получилось; нет, я не имею права молчать, подумал Шор, этого ни в коем случае нельзя делать…

— Что со мною было? Я упал затылком? — прошептал он, удивленно вслушиваясь в звук своего осевшего, слабого голоса. — Какой сегодня день?

Один из врачей склонился над ним еще ниже; Шор увидел зубы — прокуренные, очень длинные; глаза были холодные, хотя человек силился изобразить улыбку; она показалась Шору гримасой ненависти.

— Все хорошо, — сказал врач. — Вы победили смерть… Теперь вы вне опасности…

— И смогу ходить?

— Да.

— Я очень боюсь одиночества, — сказал Шор. — Можно сделать так, чтобы здесь поселилась сиделка? Я оплачу… Это за мой счет…

— Рядом с вами постоянно сиделка, — врач снова растянул рот.

Неужели это улыбка, подумал Шор, а может, у него врожденный дефект лица, бывает, что после инфекции, перенесенной в детстве, не срабатывают мускулы, косоротие, так, кажется, называют это специалисты или не специалисты, один черт, у меня голова кружится, как бы снова не провалиться в темноту; ты не имеешь права терять сознание, тогда уж ты наверняка погиб, что делать, а? Боже всемилостивейший, спаси и сохрани, ведь я один, совсем один и никому нельзя верить, кругом враги, я обречен…

Врач обернулся к своим коллегам; он провел рядом с Шором три бессонные ночи, сотворил чудо, глаза его излучали счастье; никакого косоротия не было, лицо исполнено благородства, правда, усталое и отекшее, камни в почках.

— Слава богу, — шепнул врач, — теперь ему нужен покой, поздравляю вас, коллеги, вы сделали невозможное…