Пресс-центр

— После того, как они прожили эти восемь месяцев без страха, одной строгостью ничего не добьешься, вьехо… Всего можно добиться только так, чтобы человек шел на работу с радостью и убеждением: «Я получу столько денег, что смогу не только купить бутылку себе и чулки жене, но и сэкономить маленько, и еще отложить на отпуск или на то, чтобы начать свое дело, или на то, чтобы отправить ребенка учиться в колледж в Европу, пока у нас мало своих…»

— Ты Дон Кихот, Малыш, не сердись, но люди уважают только одно — силу… — Ты всегда был таким сильным, а сейчас словно женщина…

Санчес рассерженно поставил кий.

— Ну, чего ты хочешь?! Чего вы все хотите?! Чтобы я ввел комендантский час?! Запретил газеты?! Хватал на улицах за шутку в мой адрес и бросал в тюрьму? Вам что, надо жить согнувшись?! Только тогда вы будете спокойны — над вами есть власть?!

В зал вошел начальник охраны Карденас.

— Мигель, там «красные береты» задержали трех музыкантов, они говорят, ты их ждешь…

— Я их жду, — ответил Санчес. — Позвони во дворец, мы через пятнадцать минут выезжаем, пусть вызывают Педро с его отчетами… Как прошло выступление Лопеса? Ты посмотрел в гостиной?

— Выступление перенесли на полчаса, я звонил в канцелярию Лопеса.

Санчес удивился.

— Отчего?

— Полетела аппаратура на радиостанции, заканчивают ремонт, дурни нерасторопные… Сейчас я приведу музыкантов…

— Это мой внук Пепе, — пояснил Рамирес майору Карденасу, — он задержит Мигеля на пятнадцать минут, послушай, как он поет.

Карденас пожал плечами, вышел; старик приблизился к Санчесу, положил свою узловатую дрожащую руку на его плечо.

— Не сердись, Малыш, просто я думаю, что ты еще не научился этому делу — управлять другими — и вряд ли научишься, такая это паскудная работа… Выпьешь кампари?

— Нет, не хочу. Выпью холодной минеральной воды. Или лимонного сока… Что-то у меня тяжело на сердце, вьехо… Жмет, жмет… Будто его в руку взяли и пробуют на вес…

— У меня так было, когда Пепе читал вслух книжку одного бородатого янки про то, как наш старик ловил в море агуху32 и как ее поедали, ходер33, жадные акулы… Перед ударом всегда следует маленько поговорить, тогда в тебе начинается тоска по делу… Слово — это леность, Малыш, только удар — дело, даже по такому дерьмовому шару, как «тройка», но ведь без него не наберешь пирамиду…

Он красиво положил шар, такой же, как и другие, только с цифрой «три»; черт возьми, подумал Санчес, какая, казалось бы, разница между этим шаром и тем, «тринадцатым», что теперь стоит у Рамиреса на ударе в середину, ан нет, совершенно иное качество, значение, вес… Стоит соскоблить с «тринадцатого» единицу, а к этой тройке пририсовать единицу, и значение изменится, не сотвори себе кумира, воистину так…

— Сейчас я заберу «тринадцатого», — сказал Рамирес. — Ты заметил, Малыш, что все шары на столе одинаковые от создания своего, а любим мы их по-разному?

Санчес рассмеялся,

— Я только что думал именно об этом, вьехо, прямо слово в слово, как ты сказал.

— У меня это часто было с моей мухер34… Это бывает, если веришь; мы умеем верить и тогда начинаем думать про одно и то же… А ты читал книгу про этого старика в море?

— Да, — ответил Санчес. — Того янки, что написал книгу, звали Хемингуэй.

В это время Карденас привел Пепе с гитаристами.

— Здравствуйте, гражданин премьер, — сказал Пепе.

— Добрый день, — повторили Ромеро и Бонифасио в один голос.

Санчес улыбнулся.

— Музыканты, а говорите словно солдаты, приветствующие командира… Давайте, ребята, я к вашим услугам. У меня есть десять минут, не больше…

Гитарист Ромеро глянул на свои большие часы, в них был вмонтирован передатчик; когда они шли по парку «Клаб де Пескадорес», он первым делом посмотрел, стоит ли у пирса белый катер с включенным движком; стоял именно там, где должен был, тютелька в тютельку на том месте, которое обозначено на картах, когда репетировали операцию; и капитан был тот, которого им описывали: с рыжей бородой, в белом костюме, с золотым браслетом на левой руке; с катера поступит команда, часы пискнут; это значит, надо доставать «шмайссеры» и кончать полковника, иха де пута35, красный, наемник Кремля…

Гитаристы молча, неторопливо и сосредоточенно достали свои громадные старые, а потому особенно красивые гитары из огромных, тяжелой кожи чехлов и одновременно — в долю секунды одновременно — прикоснулись к струнам; звук родился густой, осязаемый, дрожащий.

Это была проба; Ромеро взглянул на Пепе, кивнул ему, тот начал; Бонифасио подхватил: «Песня революции…»

…Катер был уже в миле от пирса; капитан, Густаво Карерас, посмотрел на карту — до нейтральных вод оставалось совсем немного; впереди, в семи милях, стоял американский сторожевик; через две минуты можно давать команду на действие; пусть потом ищут катер; наверное, можно снять трагикомедию о том, как эти мулаты будут метаться по пирсу…