«Только дети умеют играть в чужое счастье, — подумал Шор. — Только они умеют верить, что вся галька на берегу моря — драгоценные камни, изумруды и сапфиры… Видимо, лишь в детстве бывает такое невосполнимое чудо, когда окружающий нас мир кажется не таким, каков он есть, а таким, каким я его чувствую и в какой я верю… Никто не будет несчастным, если мы будем добры. Никто не умрет, если мы сможем не забыть… А я стал старым и посмел забыть лицо Эриха… Значит, он умер… Папа верно говорил, что надо в мыслях быть героем, чтобы в жизни не сделаться подлецом… Почему я вспомнил эти папины слова? Наверное, оттого, что убежден: звонок Зеккера не связан с памятью Эриха… Это связано с делом Грацио… А если я ошибаюсь, мне надо уходить из криминальной полиции, я обязательно наломаю дров, обвиню невиновного или сяду за один стол с насильником и грабителем…»
Он вернулся на кухню, достал из холодильника три яйца и включил электрическую плиту — не мог заснуть, если испытывал даже легкое ощущение голода; снотворное принимать боялся, очень следил за здоровьем, больше всего страшился осенних простуд, осенью и весной кутался, как глубокий старик.
«Я ощущаю себя сейчас, — подумал он, — преступником, за которым следят мой Папиньон и его бригада. Он меняет квартиры, прячется в однозвездочных пансионатах, лишь бы уйти от постоянного, изматывающего душу наблюдения… А почему я себя так чувствую? Я сижу в своем доме, пью пиво, сейчас буду есть яичницу на оливковом масле; я посыплю ее сверху тертым сыром и, видимо, возьму батон и масло; откуда же такое ощущение? Может быть, просто-напросто одиночество? Но я привык к нему и не хочу ничего другого… Нет, скорее всего, этот звонок сомкнулся с тремя вопросами на пресс-конференции… Мне задавали очень хитрые вопросы эти три человека. Кажется, первый был марокканцем, второй из Уругвая, а третий англичанин… Эти вопросы могли задать либо провидцы, либо люди, которые знают о моем деле столько же, сколько я, либо, наконец, эти вопросы им вручили профессионалы накануне встречи со мною… Точно, они были подготовлены…»
Шор вздрогнул, потому что зазвонил телефон.
Он снял трубку, но в трубке было глухое молчание, звонок продолжался; «Вот дурень, — подумал Шор, — я же отключил здесь аппарат». Он побежал в спальню; звонил Шарль, дежурный по управлению.
— Берите ручку, инспектор, я кое-что выяснил…
46
"Резидентурам ЦРУ в Гаривасе, Паме, Далласе, Милане.
Шифром директора.
Тем, кого это касается.
Строго секретно.
Представляется целесообразным сбор материалов на членов кабинета министров Гариваса — майора Лопеса, Энрике Прадо, Хорхе Кристобаль, а также на сотрудников аппарата премьера: Гутиереса (связь с прессой) и Родригеса (адъютант по ВМФ).
Цель. Не комментируется.
Что интересует в первую очередь? Связи, скрываемые от семьи, друзей и правительства, финансовые операции, прошлое, тайные пристрастия.
Возможны ли во время этой работы акции, не разрешенные конгрессом США? По усмотрению руководителей резидентур, которые всю свою деятельность подчиняют интересам США и статьям Конституции.
Финансирование. Ввиду того, что ситуация в Гаривасе грозит национальным интересам США и чревата коммунистическим проникновением в Центральную Америку, все траты представляются разумными в случае, если предлагаемые материалы того стоят.
Отчет о работе отправлять в адрес директора ЦРУ по его шифру".
После того, как этот запрос ушел, директор пригласил к себе Джеймса Боу, толстого, огромного, вечно потеющего техасца, старого и верного друга, в прошлом боксера, шерифа, репортера, затем адвоката, работавшего последнее время в Голливуде, и сказал ему: