Престиж

Призрак Руперта Энджера шагнул к запертой двери и легко прошел ее насквозь. Теперь о нем не напоминало ничто, кроме отвратительного трупного зловония.

Это наваждение сковало меня страхом; я так и остался неподвижно сидеть на кушетке, пока не услышал гонг к началу представления. Вскоре явился мой костюмер, который обнаружил, что дверь заперта; его настойчивый стук вывел меня из оцепенения.

Кинжал Энджера я нашел на полу в гримерной; он хранится у меня по сей день. Это настоящий кинжал. Он побывал в руках призрака.

Все потеряло смысл. Больно дышать, больно двигаться; я до сих пор чувствую, как острие клинка упирается мне в сердце. Я сижу в своей квартире и не знаю, что делать и кто же я такой.

Каждое написанное здесь слово истинно, в каждом – правда моей жизни. Мои руки пусты, я честным взглядом смотрю вам в глаза. Вот так я живу, но это ни о чем не говорит.

В одиночку я пойду до конца.

Часть третья Кейт Энджер

Глава 1

В то время мне было всего пять лет, но я ничуть не сомневаюсь, что эти события произошли на самом деле. Знаю, что детская память может сыграть злую шутку, особенно ночью, после ужасного потрясения. Знаю: люди нередко составляют мозаику воспоминаний из фрагментов реальности, из собственных впечатлений или из рассказов других, нередко выдавая желаемое за действительное. В этом смысле я такая же, как все, поэтому мне понадобились долгие годы, чтобы восстановить истинную картину происшедшего.

А произошло нечто жестокое, необъяснимое – почти наверняка это был преступный акт. Он поломал судьбы большинства из тех, кто был к нему причастен. Мне самой он тоже разбил жизнь.

Сейчас я готова описать те события, которые видела своими глазами, но это будет взгляд с расстояния прожитых лет.

* * *

Мой отец – лорд Колдердейл в шестнадцатом поколении. Это титул, а по фамилии мы – Энджеры. Моего отца звали Виктор Эдмунд; он был сыном Эдварда, единственного сына Руперта Энджера. Таким образом, Руперт Энджер, он же Великий Дантон, он же 14-й граф Колдердейл, приходится мне прадедом.

Моя мать носила имя Дженнифер, хотя дома отец всегда называл ее Дженни. Они познакомились, когда он работал в министерстве иностранных дел, где провел все годы Второй мировой войны. Отец не был профессиональным дипломатом: когда началась война, он по состоянию здоровья пошел не в армию, а на гражданскую службу. В университете он изучал немецкую литературу, а в тридцатые годы жил какое-то время в Лейпциге, поэтому британское правительство сочло его знания полезными для военного времени. В его обязанности, очевидно, входил, среди прочего, перевод добытых разведкой приказов верховного командования Германии. Родители познакомились в 1946 году, когда ехали поездом из Берлина в Лондон. Молодому дипломату приглянулась медсестра, которая возвращалась в Англию по окончании срока службы в западной зоне оккупации в столице Германии.

Поженились они в 1947 году, и примерно в то же время отец был освобожден от работы в Форин-офисе. Они осели здесь, в Колдлоу, где впоследствии родились и мы с сестрой. Мне почти ничего не известно о том отрезке времени, что предшествовал нашему рождению, равно как и о причинах, по которым они так долго не обзаводились детьми. Родители много путешествовали, но двигало ими, мне кажется, не столько похвальное желание увидеть мир, сколько стремление избежать скуки. Их брак оказался далеко не безоблачным. Мама на какое-то непродолжительное время уходила от отца в конце 50-х годов; я об этом узнала много лет спустя, ненароком подслушав ее разговор с Каролиной, моей тетушкой по материнской линии. Моя сестра Розали появилась на свет в 1962 году, а я – следом за ней, в 1965-м. Отцу тогда было почти пятьдесят, а матери под сорок.

Как и большинство людей, я плохо помню свое раннее детство. Память подсказывает, что в доме у нас всегда было холодно: на постели могла лежать целая кипа одеял, а под ними – горячая грелка, но я вечно мерзла. Может быть, мне припоминается только одна зима или один месяц, а то и неделя одной зимы, но даже сейчас кажется, что так было всегда. Зимой наш дом протопить невозможно; ветер гуляет по долине с октября до середины апреля. Снег не сходит по три месяца кряду. Мы всегда сжигали много поленьев; на дрова пускали деревья, растущие в поместье. То же самое делаем и сейчас, хотя дрова, в отличие от угля или электричества, – топливо малоэффективное. Жили мы в обособленном небольшом флигеле, так что в детстве я не догадывалась об истинных размерах дома.