Престол и монастырь

– По необходимости приговор мой исполнен, и говорить об этом нечего, – начала царевна после непродолжительного молчания. – Теперь надо подумать, кого назначить в Стрелецкий приказ и какие принять меры к обороне.

– По моему мнению, царевна, – высказался Голицын, – лучше всего назначить окольничего Змеева.

– Почему ж лучше, князь?

– Змеева, государыня, стрельцы знают давно и не будут против него, а он, хоть и не из худородных, а все из твоей воли не выйдет.

– Согласится ли он?

– Разве государыня должна спрашивать согласия у слуги своего? Будет не по силам, так и сам попросит уволить.

– Хорошо. Приготовь грамоту. Много будет хлопот ему, да и всем нам, как узнают стрельцы о смерти батюшки. Много ли у нас в сборе ратных людей, Василий Васильич?

– Стрельцов, государыня, не опасайся. Будут они горланить, да единства у них нет, а без единства только будет шум да пьянство. Притом же с нашей стороны надежные меры: сегодня переезжаем к Троице, где, как ты сама знаешь, есть и боевой снаряд и прочные стены, за которыми легко отсидеться.

– Медленно собираются, Василий Васильич, ратные люди, не послать ли гонцов с понуждением…

– Сегодня утром, царевна, – отвечал Василий Васильич, вынимая из кармана книжечку и справляясь с заметками, – я отправил боярина Петра Семеныча Урусова в Суздаль, Владимир, Юрьев, Лух и Шую; окольничего Матвея Петровича Измайлова в рязанские пригороды; боярина Алексея Семеныча Шеина в Коломну, Комиру, Тулу и Крапивну; казначея Семена Федоровича Толочанова в Кострому, Углич, Романов и Пошехонье; думного дворянина Зова Демидовича Голохвостова в Ростов, Ярославль и Переяславль-Залесский. Всем им я наказывал как можно настойчивей спешить, без всяких отговорок, сбором ратных людей к Троице во всем вооружении. С таким же требованием послал я тоже царскую грамоту и в Новонемецкую слободу к полковникам и начальным людям. Вероятно, передовые скоро уж будут подходить.

– Кому поверить главное начальство, Василий Васильич?

– Кого назначишь, государыня. В твоей воле.

– Кому ж, как не тебе, родной мой. Изготовь грамоту о том, что государи оборону Троицы и все воинские распоряжения вверяют тебе, дворовому воеводе и ближнему боярину, а в товарищи к тебе напиши боярина, князя Михаила Ивановича Лыкова, думного дворянина Алексея Ивановича Ржевского и думного генерала Аггея Алексеевича Шепелева.

– Слушаю, царевна. А теперь позволь мне удалиться… прибираться к дороге.

– Ступай, князь, и торопи других к выезду, – сказала царевна, отпуская Голицына и Шакловитого.

Выйдя из комнаты царевны, они молча прошли все покои и молча спустились с лестницы. Только на последней ступени Шакловитый решился спросить всесильного любимца:

– Позволь мне сказать тебе, боярин, Змеев не сладит в теперешнее смутное время со стрельцами. Царевна, как я замечаю, желает сократить их, а Змеев не способен на такое опасное дело.

– Знаю.

– Какой же он начальник?

– Он и не будет.

– Да ведь царевна приказала назначить?

– Она приказала, да он сам откажется.

– Откажется… а кто ж будет?

– Кто? Ты, Федор Леонтьич…

– Я? Шутишь, боярин, надо мной – малым человеком. Стрелецким приказом всегда заправляли знатные бояре, а я, как ты сам знаешь, из худородных. И царевна не согласится.

Тонкая улыбка пробежала по губам Василия Васильича.

– Ныне, Федор Леонтьич, не прежние времена, считаться местами не след. Царевне не знатные роды нужны, а люди верные. Мало ль что может случиться… может, ты не только стрелецким начальником, а будешь и повыше… Будь только предан и не жалей головы…

– Я ли не предан, Василий Васильич? Отца и мать родных для нее не пожалел бы… Да и не только что за нее, я и за тебя готов голову свою сложить, кровь пролить.

– Хвалю тебя за это, Федор Леонтьич, – говорил князь с той же тонкой улыбкой, смысл которой не высказывался словами. – Ты пойдешь далеко, но помни всегда: всем ты будешь обязан царевне… для тебя – она свет Божий. У других… у знатных – сильные руки в родне, а у тебя никого и ничего нет – только она одна… А за твое расположение ко мне – спасибо: верю тебе и надеюсь – надейся и ты на меня.

Новые друзья расстались, крепко пожав друг другу руки.

Отпустив любимца и думного дьяка, Софья Алексеевна крепко задумалась.

«Вот еще новый шаг по крови, – думала она, – а к чему он приведет? Какой мудрец ответит на это? Но к чему бы ни привел он, а я пойду вперед… Я одна в силах вырвать из болотной гнили и показать дорогу к лучшему… Я найду преданных людей и обопрусь на них, людей новых, с умом и дарованиями, дам им ход, с помощью их уничтожу злоупотребления тупого боярства».