Престолы, Господства

Затем имелась личная горничная Харриет, экспериментальная новинка, принятая с осторожным сопротивлением. Харриет,  от природы неупорядоченного  человека с укоренившейся привычкой к воинственной независимости, пугала сама мысль о том, чтобы чему-то там учиться у какой-то девицы-горничной. Даже находчивая вдовствующая герцогиня оказалась в замешательстве. И тогда именно Питер, использовав неожиданную четверть своих бесконечных знакомств, представил Джульетту Манго. Она была дочерью работника кинотеатра и, к несчастью, привлекла к себе внимание властей, таская иллюстрированные журналы с книжных лотков. В остальном её прошлое и характеристики были на высоте, а воровство ограничивалось журналами. На дознании выяснилось, что единственным мотивом к нарушению закона было желание вообразить себя в том чужом мире богатых, одежда, дома и деятельность которых украшали страницы Vogue и Country Life. По поводу кино (более распространённый источник для утоления подобных аппетитов) она жаловалась, что «по большей части люди там одеты неправильно, и настоящие сливки общества так себя не ведут».

Питер, чувствуя, что любого человека, страдающего от таких вполне естественных чувств, следует поощрить, посоветовался с чиновником, осуществляющим надзор за условно осуждёнными, и устроил её на работу к портнихе, где она прекрасно проявила себя. В сентябре после помолвки, обнаружив мать на грани нервного срыва, а невесту в состоянии подавленной паники, он разыскал мисс Манго и привёл домой ради эксперимента. Собеседование прошло удовлетворительно, он вызволил её из мастерской и направил подучиться парикмахерскому искусству, и вот теперь она оказалась здесь на Одли-Сквер, сопровождаемая целой библиотекой руководств по этикету и полным собранием сочинений мистера П. Г. Вудхауза, [39] которое, довольно справедливо, считала точнейшим справочником по жизни общества как на нижних, так и на верхних этажах. Как у д’Артаньяна, у неё не было никакой практики, но имелись глубокие знания теории профессии, как университетский учёный, она впитывала информацию из печатного текста, — короче говоря, у неё был ум такого типа, с которым Харриет знала, как иметь дело.

Сама же мисс Манго была в восторге от воплощения собственной мечты. Она считала, что всё должно подчиняться правилам. Обращение к ней по фамилии давало ей острое удовлетворение, строгость одежды и чопорность манер заставили миссис Трапп выглядеть рядом с ней расфуфыренной, а Бантера несдержанным. В свободное время она посещала театры и ходила в кино (уже звуковое), отмечая ошибки в поведении людей и рассылая гневные письма на киностудии. Казалось, она рассматривала Питера как героя кинофильмов, который, каким-то чудесным образом, оказался безукоризненным в каждой мелочи, и соответственно относилась к нему с нескрываемым обожанием. Её уважение к мистеру Бантеру, как к продюсеру Питера, было хотя и глубоким, но слегка омрачено конкуренцией. Она настолько стремилась, чтобы её собственное шоу конкурировало с его произведением, что Харриет почувствовала себя обязанной помогать, проявляя вынужденный интерес к нарядам.

Имелись также тайны и проблемы в повседневных домашних делах. Казалось, Мередиту просто по положению надлежало чистить серебро, тогда как миссис Трапп лично мыла севрский столовый сервиз. [40] В компетенцию посудомойки входили лишь прозаические тарелки и чашки. Харриет приступила к изучению этих домашних тайн с антропологическим любопытством — понятно, что она-то была из другого племени, — но затем однажды пришла в замешательство, обнаружив, Бантера за чисткой прекрасной пары строгих серебряных подсвечников, которые украшали приставной столик в  библиотеке.

— Но Бантер, почему за этим не следит Мередит? — спросила она.

— Его светлость особо привязан к ним, миледи, — сказал Бантер, делая паузу в занятии. — Думаю, они у него с тех пор, как отец подарил их ему для украшения комнаты в Баллиоле. Они работы Поля де Ламери, миледи, лондонского серебряных дел мастера, приблизительно 1750 года. Я всегда чищу их сам.