Престолы, Господства

Таким образом, он принимал как должное множество других вещей, которые обычно так и принимаются большинством, и в особенности — соответствие ночи и дня, на котором зиждется весь закон супружества. Он знал, что его собственный брак удачен, потому что ночное небо сверкало таким множеством таких роскошных созвездий, таким тропическим жаром и страстью, каких можно ожидать после восхода Сириуса [63]. Если последующий полдень и приносил иногда атмосферу Сирокко, [64] то в жаркий день её было естественно ожидать. Если одно сделано правильно, то и всё остальное, конечно, должно быть правильным, — это же аксиома. Верно, что счастья часто приходится добиваться, умолять, боролся за него, но он принял как очевидное, что женщина такова: она не бежит сломя голову навстречу желанию, а если бежит, то с ней что-то не так. Она инстинктивно противится страсти, но эта внутренняя борьба воспламеняет её несмотря ни на что; тогда она неохотно уступает, её сочувствие вызывает ответную реакцию. Никакой страсти без сочувствия, никакого сочувствия без любви, — поэтому её страсть служила надёжным доказательством любви. А так как каждый акт любви был актом уступчивости, нужно было быть благодарным за это; её капитуляция была настолько красивой — просто опьяняющий праздник, который до краёв был полон осознанием победы. Поскольку территория никогда не завоёвывалась, Александру, как любовнику, не было потребности искать для покорения новые миры — ему было достаточно вновь и вновь завоёвывать тот же самый мир.

Были моменты, когда Харвелл находил эту постоянно возобновляемую битву изнурительной. Подойти так близко, одержать такую безусловную победу, а затем не иметь возможности сесть и наслаждаться своим сокровищем в мире и покое, а быть вынужденным вновь вести бой — в этом было что-то разочаровывающее. Он считал, что действительно существовали мужчины, которые достигали в этом вопросе мирного взаимопонимания со своими жёнами. Это были мужчины, о которых пишут пьесы: весёлые, глуповатые, всем довольные мужчины, которым всегда наставляют рога в третьем акте под иронические смешки даже зрителей балкона — этой цитадели благопристойности. Автор всегда пояснял, что эти мужчины не пробуждают страстного отклика в своих жёнах; отсюда следовал вывод: пока вы можете пробуждать страсть, всё у вас будет хорошо. Что касается тех пьес, в которых женщины отдаются страсти со всеми подряд, они однозначно относились к извращённым и очень редко давали сбор, а если пьеса и давала сбор, то потому, что публика не считала это правдой. Пьеса, в которой муж и жена мучили друг друга целых три действия и примирялись как раз перед занавесом, была беспроигрышной, поскольку несла в себе печать настоящей любви, очень характерной и соответствующей общепризнанному опыту.

Лоуренсу Харвеллу было приятно сознавать, что взамен любви и красоты — женских даров от Розамунды — он мог предложить подарки, присущие мужчине. Он мог предложить защиту и любовь, а также всю роскошь, даваемую богатством и положением и на которую красота и женственность давала ей право. Их роман был настоящим романом того старомодного толка, который никогда (независимо от того, что говорят интеллектуалы) не устареет. Из всех сказок наиболее романтична вечная сказка о Золушке. Простое доброе любопытство заставило Харвелла навести справки о благосостоянии дочери старого Уоррена. Его собственный отец довольно внезапно скончался к концу суда над Уорреном, решение которого определило не выполнившему своих обязательств директору короткий, но пагубный срок заключения. В результате Харвелл остался один, полный сострадания ко всем сиротам. В конце концов, девочка была ни в чём не виновата. Он разыскал её и пристроил в салон мадам Фанфрелуч на Бонд-стрит, где она засияла подобно Золушке в том, что ей не принадлежало. Мадам Фанфрелуч, эксцентричная добрая фея коммерции, весьма любезно отнеслась к принцу-Очарованию, когда он прибыл со стеклянной домашней туфелькой и золотым кольцом, чтобы похитить её самую красивую манекенщицу. Если она надеялась, что принцесса в будущем примет участие в её бизнесе, то глубоко разочаровалась: для Розамунды любое создание мадам Фанфрелуч носило на себе следы помела и тыквы, и девушка постаралась как можно скорее забыть этот неприятный эпизод из своей жизни. Неудивительно, что она встретила своего спасителя с восторженной благодарностью, но, к счастью, этим всё не ограничилось. Восторги были настоящими и взаимными. Принц нетерпеливо нагнул голову, чтобы пройти под косяком скромной двери, а Золушка избавилась от своего тряпья и радостно вступила в его королевство.