Престолы, Господства

— Изощрённое и замечательное мастерство может проявляться и в совершенно легкомысленных объектах, Питер, — сказала она. — Как те запонки, например.

Он носил нефритовые запонки с вырезанными фамильными мышами Уимзи.

— Легкомыслие может доставлять большое удовольствие, — сказал он тихо. — Но мне не нравится слышать, что ты называешь детективные романы легкомысленными.

— А разве это не так? По сравнению с настоящими вещами?

— Что ты называешь настоящими вещами?

— Большую литературу, «Потерянный рай», такие романы, как «Большие надежды», «Преступление и наказание» или «Война и мир». [132] Или, с другой стороны, настоящее расследование настоящих преступлений.

— Ты, кажется, не осознаешь важность своей специфической литературной формы, — сказал он. — Детективные романы несут в себе мечту о правосудии. Они создают иллюзорный мир, в котором порок наказан, и преступника выдают улики, о которых тот и не подозревал, когда сбегал с места преступления. Мир, в котором убийцы пойманы и повешены, а невинные жертвы отмщены, а грядущее убийство предотвращено.

— Но это всего лишь  мечта, Питер. Мир, в котором мы живём, совсем на него не похож.

— Иногда похож. Кроме того, тебе не приходило в голову, что, чтобы нести добро, мечта не должна отражать реальность?

— Какая пользы от неправды? — удивилась она.

— Не неправда, Харриет, идеализм. Детективные романы создают представление о мире, который должен быть правильным. Конечно, люди читают их для забавы, для развлечения, также как решают кроссворды. Но внутри они утоляют жажду в правосудии, и помоги нам Небеса, если простые люди прекратят её чувствовать.

— Ты имеешь в виду, что романы работают, как сказки, чтобы предостеречь всех мачех против того, чтобы быть злыми, и успокоить всех золушек?

— Если хочешь. Или возьми, как работала вера в призраков. Если ты знаешь, что тебя станет преследовать призрак дедушки, не выполни ты его завещания, или если думаешь, что призраки убитых ночью выходят и воют, требуя отмщения...

— Ты слишком многого хочешь, Питер.

— Полагаю, что очень умные люди смогут увидеть свою мечту о правосудии у Достоевского, — сказал он. — Но их не так много, чтобы сформировать общественное мнение. Простые люди в основном читают то, что пишешь ты.

— Но не для просвещения. Им не хочется прикладывать усилий. Они лишь желают хорошую историю с острыми ощущениями и неожиданными поворотами сюжета.

— Но ты застаёшь их врасплох, — сказал он. — Если бы они считали, что их учат, то заткнули уши. Если бы они думали, что ты вознамерилась их просветить, они, скорее всего, никогда не купили бы книгу. Но ты предлагаешь их развлечь и потихоньку показываешь упорядоченный мир, в котором все мы должны стараться жить.

— Ты серьёзно? — спросила она.

— Как никогда, Domina. Твоё призвание не кажется мне бóльшим легкомыслием, чем моё тебе. Похоже, каждый из нас имеет больший вес в глазах другого, чем в своих. И, наверное, это неплохо: чувство собственного достоинства без тщеславия.

— Легкомыслие навсегда?

— Как можно дольше, — сказал он, внезапно мрачнея. — Мне очень жаль, что немцы не увлеклись твоим видом лёгкого чтива.

10

К живым следует относиться доброжелательно, о мёртвых же нужно говорить только правду.

Вольтер

— Самое странное в этом деле, — заметил старший инспектор Паркер своему компаньону, — что абсолютно все пребывают в расстроенных чувствах. Все словно с ума посходили,  оплакивая несчастную жертву.

— Да, ты прав, — согласился Питер Уимзи. Он разместился в потёртом кожаном кресле в кабинете старшего инспектора.

— Обычно оказывается, что жертву не очень-то и любили, — продолжал Чарльз. — Почти всегда находятся люди, которые, хотя и не спешат высказаться об этом открыто, отнюдь не сожалеют, что покойный больше не станет им надоедать. Кроме того, обычно есть люди, для которых мёртвая жертва гораздо предпочтительней, чем когда она жива. То есть, обычно убитый — это кто-то лишённый друзей и просто напрашивающийся стать жертвой.

— А на сей раз у нас есть богатая и любимая молодая женщина, смерть которой поразила и опечалила всех, кто её знал. О чём это тебе говорит, Чарльз?

— Ну, это могло бы добавить красок в версию, что виновен бандит из Санбери. Если нападение  случайно, жертвой может оказаться не обязательно враг.

— Да, могло. Но Харриет утверждает, что, если бы мы описали такое преступление в романе, никто бы не поверил. В чём-то она права, не находишь?

— Боюсь, я не читаю детективную беллетристику, — сказал Чарльз несколько натянуто.

— Что ж, хорошо. Полагаю, что все эти тома по богословию так же полезны, как хорошее этическое обучение, — сказал Уимзи. — Между прочим, как дела с шантажистами мистера Уоррена?

— Он-то, конечно, в них верил. Он действительно напуган.

— Да, бедный старый дуралей.

— Но когда шантаж приводит к насилию, то, согласно моему опыту, почти всегда жертвой оказывается сам шантажист, а не наоборот.