Престолы, Господства

Здесь рукой Чарльза было добавлено примечание на полях. Согласно местной полиции, описание соответствует пабу «Заяц и гончие», хотя он находится приблизительно в пяти милях от «Розового коттеджа». В этом пабе в то время проводился матч в дартс, и народу было полно. Никто не помнит человека, соответствующего  описанию Эймери.

Перекусив, я всё ещё продолжал сердиться на миссис Харвелл. Некоторого время я бродил, хотя становилось очень холодно, и, когда я наконец добрался до станции, то обнаружил, что опоздал на последний поезд. Мне не давала покоя мысль, что, в то время как я тут мёрзну и страдаю, какой-тот неизвестный человек обедает вдвоём с миссис Харвелл, и я возвратился в бунгало, намереваясь оставаться там столько, сколько понадобится, чтобы выяснить, если смогу, кто мой соперник. Приблизительно в одиннадцать, если я прав, поскольку мои часы встали, я возвратился к «Розовому коттеджу», занял позицию в саду, где мог видеть всех, кто приходит и уходит. С другой стороны сада на дороге стоял автомобиль. Я не могу сказать, что за модель, поскольку не интересуюсь машинами. Несколько раз я подходил к дому и заглядывал в окна. Комната была освещена, и шторы не были опущены, кроме как в спальне. Я никого не увидел в комнатах, что заставило меня сделать самые болезненные выводы. Начался дождь, и я нашёл убежище в садовом сарае, из которого мог видеть освещённое окно бунгало. К сожалению, во время моей бессменной вахты я заснул, сидя в шезлонге, и был разбужен только звуком отъезжающего автомобиля.

После этого я подошёл к двери дома и некоторое время громко стучал, надеясь, что миссис Харвелл примет меня вторично. Ответа не было. Я ещё немного побродил, очень расстроенный, и возвратился к бунгало приблизительно в час ночи, чтобы повторить попытку. Не получив ответа и на этот раз, я от парадной двери обошёл вокруг дома, и заглянул через окна на веранде. Я увидел, что миссис Харвелл сидит около камина. Она не могла не знать о моём присутствии, потому что я барабанил в оконное стекло, но она не впустила меня.

Наконец поняв, что она не хочет разговаривать со мной, и окончательно замёрзнув, я без пенса в кармане, потому что всё истратил на билет и ужин, направился к дому моей матери в Барнсе, что значительно ближе, чем моё городское жильё. На это ушла большая часть ночи. В конечном итоге меня подобрал первый утренний автобус через Кингстон-Бридж, и я прибыл в Барнс около половины восьмого. Я сильно простудился и слёг, совершенно ничего не зная о том, что произошло с миссис Харвелл, пока не вернулся в своё лондонское жильё три дня спустя и не обнаружил, что меня разыскивает полиция.

Питер внимательно перечитал документ несколько раз, а затем показал жене.

— Выскажи мне мнение писателя, Харриет.

Харриет прочитала заявление.

— Мне трудно представить Клода Эймери убийцей, — сказала она наконец. — Хотя он действительно говорил… Полагаю, полиция всё это проверит?

— Возможно, вся история придумана специально так, чтобы её было трудно проверить, — сказал Питер. — Мы можем купить Бантеру набор дротиков для дартс и отправить его пошвырять их в мишени в «Зайце и гончих», но даже если он найдёт кого-то, кто узнает Эймери, это закроет только полтора часа фатальной ночи.

— Всё равно, это стоит сделать. А Бантер умеет играть в дартс?

— Если не умеет, это будет его первым недостатком, который я в нём обнаружу. Бантера можно туда командировать. Но понимаешь, Харриет, тут кроется ловушка. Если человек лжёт, то постарается, чтобы всё, что может быть проверено в его истории, подтвердилось. Если же он говорит правду, то лишь во власти богов решить, вспомнит его кто-нибудь или нет.

— Что касается остальной части истории…

— Трудно сочинить более невероятную историю для полицейских, даже если постараться.

— Мне она не кажется такой уж невероятной.

— Можешь объяснить почему?

— Никаких других аргументов, кроме женской логики.

— То есть, ты так думаешь просто потому, что так думаешь?

— Знаешь, Питер, Клод совершенно бесхарактерный, но он не глуп. Кроме того, он — драматург.

— То есть, если бы он решил сочинить всю сцену…

— Она была бы цельным произведением. Она было бы правдоподобней, чем жизнь. И там обязательно были бы диалоги: ему нравятся диалоги.

— Ты должна сделать поправку на литературную форму документа. Заявление, сделанное в отделении полиции, — это пересказ, поскольку оно записывалось в блокнот бесчувственным сержантом и очень медленно.

— Ты подразумеваешь, что это могут быть лишь приблизительные слова Эймери?

— Всё должно быть правильно по сути, хотя стиль изложения явно не его. Самое важное то, что его показания полностью обеляют Харвелла. Ты можешь указать причину, почему Эймери стал бы сознательно лгать? Он оговорил бы себя, чтобы защитить покровителя своей пьесы?