Преступление доктора Паровозова

— Эх, жаль, времени нету! — спохватился Андрюха, тоже взглянув на мои часы. — Бежать надо, Леха. Начало уже через три минуты!

На гуся смотреть было невыносимо. Хотелось плакать в голос.

Я сдвинул фанерку, которая служила нам столом, поднялся, чувствуя, как в голову несильно ударила самогонка, и, держась за багажную полку, не сводя взгляда с этой райской птицы, произнес дрожащим голосом:

— Андрей! Я тебе спою! Спляшу. Буду декламировать хорошие стихи. Рассказывать смешные и свежие анекдоты. Открою все столь дорогие мне сентиментальные детские тайны. Посвящу в увлекательные семейные предания. Поделюсь видением текущего политического момента и предскажу будущее. Но только не ходи ты на этот концерт!

Часа через три неприлично сытый, пьяный больше от еды, чем от самогонки, я возвращался домой на метро. А все-таки надо было оторвать ногу от гуся и привезти домой Лене с Ромой. Андрюха добрый, он бы разрешил.

В октябре позакрывали все институтские столовые, даже донорский зал, где кормили за сдачу крови. Тогда мы придумали с раннего утра посылать гонца в булочную, и днем, когда он возвращался, клевали батон, как голуби. Потом и хлеб кончился. Вернее, он где-то еще был, но на всех перестало хватать. За ним стали выстраиваться молчаливые семичасовые очереди, которые далеко не всегда заканчивались удачной покупкой.

В промтоварных магазинах картина была не лучше. На первом этаже нашего большого универмага из всех товаров оставался расшитый красными петухами фартук землистого цвета, а на втором одиноко скучал скатанный в трубу рваный палас невероятно депрессивной гаммы, на котором красовалась бумажка с надписью «Брак». Потом исчезло и это.

Прошедший войну дед Яков утверждал, что, когда он прибыл на побывку с фронта, с едой в Москве ситуация была куда лучше.

В ноябре ударили морозы, и стало не только голодно, но и холодно, вот тогда-то я и встретил Альберта.

Альберт Колбасин был зятем моего друга Вовки Антошина. Несколько лет назад он женился на его младшей сестре Ленке, кроме того, мы все учились в одной школе и проживали в одном дворе.

Поначалу Альберт ничем таким не выделялся. В школе он был добродушным увальнем, учился средне, но сносно, не хулиганил, деньги у младших не отнимал, на гитаре не играл и даже не курил, — короче говоря, особой индивидуальностью не обладал. В старших классах Альберт за компанию записался в подпольную секцию карате, тут-то он себя и нашел. Через пять лет он превратился в здоровенного парня с тяжелым взглядом и набитыми кулаками. Все его свободное время уходило на оттачивание ударов руками и ногами.

В армию Альберта не взяли по слабому здоровью, оказалось, что еще в нежном возрасте он перенес туберкулезный процесс и теперь всю оставшуюся жизнь должен состоять на учете, соблюдать режим и выполнять предписания. Было забавно наблюдать, как этот чахоточный обладатель белого билета и черного пояса крушил толстенные доски, бегал бесконечные кроссы и при весе за центнер подтягивался на турнике тридцать раз.

Работать Альберт устроился скорняком в какой-то кооператив, которые как грибы после дождя стали появляться в перестройку. Ну, действительно, самое занятие для туберкулезника — это меховое производство.

И хотя он быстро стал авторитетным человеком в районе, известность его ограничивалась рамками нескольких кварталов. Все изменила та суббота.

Альберт решил посетить Парк культуры и отдыха, даже не сам парк, а Зеленый театр, где в тот день школа рукопашного боя под руководством знаменитого Тадеуша Касьянова должна была продемонстрировать гражданам, как легко и просто убить человека голыми руками. В те времена население стало испытывать явный и неподдельный интерес ко всем видам обороны и нападения. Люди бросились подпольно скупать газовые баллончики, выкидные ножи, дубинки, а собаки бойцовых пород моментально вытеснили милых декоративных песиков.

Альберт Колбасин шел по аллее парка в направлении Зеленого театра в хорошем настроении. Заканчивался июнь, он получил шесть с половиной тысяч отпускных, можно было смело махнуть к морю. Осенью обещали прибавить еще, дела у кооператива шли в гору. Смешно было смотреть на бывших одноклассников, что продолжали ишачить за жалкие две-три сотни.

Настроение испортил зеленый каблучок «москвич», который, проезжая мимо, наехал на лужицу, забрызгав новые голубые джинсы, только раз надеванные. Пять сотен стоят, между прочим. Машина, проехав еще метров тридцать, затормозила у какой-то палатки. Альберт, поравнявшись с ней через полминуты, несильно ударил своим пудовым кулаком по крыше и, нагнувшись к окошку, посоветовал шоферу в следующий раз разуть глаза, а не пачкать людям дорогую одежду.