Преступление доктора Паровозова

Потом мы разобрались, я сказал, что ошибся, Таньку выпустили, правда, не извинились. Она поначалу решила обидеться, но все-таки я показал ей наш туалет, и она обижаться передумала. Потом мы в будку вернулись, а там гулянка продолжается, и дальше помню лишь урывками.

Помню, как усаживали Таньку в автобус, Серега пихал шоферу пачку денег, показывал на Таньку и орал: «Шеф, гони до ее дома без остановок!», а Танька никак не могла сообщить свой адрес, все время путалась, требуя, чтобы ее везли то в Чертаново, то в Зеленоград, то в Ялту. Потом помню, как я вышел из лифта, Серега поставил меня у двери, нажал на звонок, а сам куда-то пропал.

Я только успел подумать, хорошо бы Рома сейчас гулял, не надо ему папу таким видеть, ни к чему. Я просто тихонечко спать лягу, и все…

Тут дверь открылась, а у меня дома — батюшки-светы! И Лена, и Рома, и мама моя, и тесть с тещей, и Алеша, Лены младший брат. Сидят, чай пьют, кулич едят. И все открыли рот и на меня смотрят. А я стою, глупо улыбаюсь, пытаясь стянуть куртку, а у меня изо всех карманов деньги на пол сыплются, большими пачками…

А памятник мы Танькиной бабушке поставили. Уже на следующей неделе. Из сэкономленных материалов. Ни копейки не взяли. Он, правда, через несколько лет набок стал заваливаться, что неудивительно.

Столичный соглядатаи

У меня тогда была довольно странная жизнь. Я учился в институте, выходил бесплатно на ночные дежурства, работал негром на кладбище и одновременно с этим директором по маркетингу театрального журнала «Столичный соглядатай». Маркетологом я стал случайно.

После майских праздников вдруг позвонили из журнала и сообщили, что пришло извещение. Какая-то посылка. Так как я был специалистом по почтовым отправлениям, решили послать меня. Я не стал артачиться и поехал. Почта оказалась не моя, привычная, на Маяковке, а у черта на рогах, в Сокольниках. Когда я протянул бумажку в окошко, женщина, прочитав ее, невероятно обрадовалась:

— Надеюсь, вы на машине?

Я сразу насторожился. Неужели посылка такая огромная, что ее без машины не дотащить? Женщина встала со своего места, откинула деревянный барьер и пригласила меня следовать за ней.

— Сами увидите.

Она гостеприимно распахнула дверь в торце зала и жестом пригласила меня зайти.

— Полюбуйтесь!

Я зашел, и мне стало плохо. Огромная тридцатиметровая комната была под завязку, под самый потолок забита посылками. Теми самыми, с журналами, которые начиная с января я тоннами отправлял во все театры страны. На них было написано «Отказ от получения» или «Получатель не явился».

— Каждый день все новые приходят! — сообщила моя провожатая. — Вы уж поскорее их увозите, а то работать невозможно!

Идиоты! Придурки малахольные! Все это время их распирало от гордости. Бегали по редакции, сучили ножонками, самодовольно потирали ручки, похваляясь изданием, которое расходится без остатка, вместо того чтобы поинтересоваться, а получил ли театр, с которым договаривались, журнал? А договаривались, оказывается, либо с главным режиссером, либо с завлитом. Которые в Москве на тусовках легкомысленно кивали, никогда не ставя в курс дела конкретных исполнителей. Тех, кому потом бежать через полгорода на почту.

Неужто завхозу больше заняться нечем, как тащить в театр всякую макулатуру? И кто это будет потом реализовывать? Да еще в пустых театрах, которые в эти веселые времена дружно покинули зрители. Поэтому легче отказаться, а еще лучше вообще ничего не делать.

Я ехал в редакцию с твердым желанием уволиться. По дороге злоба сменилась возмущением, возмущение досадой, досада уступила место жалости.

Жалко было всех. Авторов, редакторов, художников, фотографов, корректоров, верстальщиков, сотрудников типографии и конечно же нас с шофером Валеркой. Но больше всего мне было обидно за тех почтовиков, мужа и жену, которые аккуратно заворачивали каждую посылку в коричневую плотную бумагу, надписывали адрес, туго перевязывали шпагатом, запечатывали сургучом.

В редакции я поорал, сказал все, что думаю, но на меня почему-то никто и не подумал обижаться. Наоборот. Главный редактор Сидоровский необычайно вдохновился и предложил мне стать директором по маркетингу. А я взял и неожиданно согласился. Уж больно название новой должности понравилось. Мне тут же выделили кабинет в помещении Дома актера на старом Арбате, компьютер и положили оклад восемь тысяч рублей.

И тогда пришлось впрягаться в работу всерьез. Первое, что я сделал, это отказался от всяких почтовых рассылок. Достаточно с нас нескольких сотен подписчиков, среди которых был даже один чудак с острова Итуруп. Второе — я стал бегать по театрам и гонять чаи со старушками-билетершами. Нет, я их не уговаривал. Уговоры вряд ли бы помогли. Я вел с ними беседы, расспрашивал об их нелегкой жизни, знал по именам всех внуков, слушал театральные сплетни, жалобы на здоровье и на начальство.